А она, уставившись в одну точку, долго сидела на топчане. Закутавшись в тряпьё, раскачивалась и бубнила нежные слова детской колыбельной, что пела ей мать, когда бывала трезвой. Лушка обычно пела, закрыв глаза, раскачиваясь и улыбаясь:
– Бай-бай, бай-бай, поди, бука, на сарай. Поди, бука, на сарай, коням сена надавай. Кони сена не едят, все на буку глядят, баю-баюшки, бай-бай! Поди, бука, на сарай, Сашку с Полькой не пугай! Я за веником схожу, тебя, бука, прогоню. Поди, бука, куда хошь,
Сашку с Полькой ты не трожь.
Саша так просидела долго, потом сползла на подушки и уснула.
Разбудил её громкий возглас:
– Кто такая?
Свеча прямо возле лица.
– Давно я тут не была, какие перемены! – усмехнулась девица, державшая кружку со свечой.
Девица была хороша собой и очень смугла, лицо едва отличишь в темноте, лишь влажно белели зубы в хищной улыбке и белки замечательных больших глаз матово мерцали. «Так вот какая она – Хельга», – подумала Саша.
Говорила незнакомка решительно, фразы и слова с акцентом будто отрезала друг от друга.
– Что разлеглась здесь?! – она грубо тряхнула Сашу за плечо. – Забралась в чужой дом и дрыхнешь!
– Игнатьев привёл меня сюда.
– Господин Игнатьев для тебя!
Смуглая рука мелькнула в воздухе и больно хлестнула по лицу. Маленькая ручка оказалась тяжёлой, и щека заполыхала огнём. Голова от неожиданности вдавилась в подушку. Девица замахнулась снова, почуяв безнаказанность, но Саша схватила её за руки и оттолкнула.
Кружка полетела в сторону. Девица быстро нагнулась и поставила её в стороне на дощатый пол. В следующее мгновение она уже с визгом летела на Сашу, скрючив в хватке пальцы, и вцепилась ей в волосы, едва оказалась рядом.
Саша попыталась увернуться, но незнакомка замолотила непрерывно кулаками, при этом норовя стукнуть лицом о топчан. Обалдев от такого натиска, Саша со всей силы мотнула девицу спиной об стену, отчего та хакнула и ослабила хватку, отпустив волосы.
Глухие хлопки, раздавшиеся в наступившей на мгновение тишине, заставили обернуться обеих.
Господин в котелке и длинном пальто, светлых лайковых перчатках стоял в квадрате тусклого вечернего солнца, падавшем из открытого люка, и размеренно хлопал ладонью о ладонь.
– Браво… Сколько экспрессии… Продолжайте же!
Саша зло отпихнула девицу от себя и одёрнула платье.
– Кто вы все такие?!
Вертлявая девица изогнула презрительно красивые губы:
– Это ты, овца, откуда здесь взялась? Я здесь живу.
– Значит, Хельга. Я Саша.
Мужчина, откинув полы пальто, сел на чурбак, снял котелок, и тогда стало видно его лицо, которое до этого терялось в тени. Саша сильно вздрогнула. Механический правый глаз гостя обратился на неё. Стальной окуляр был вживлён, похоже, давно, потому что рубцы вокруг были почти незаметны. Здоровый глаз насмешливо прищурился.
– А я к господину Игнатьеву. Его, я так понимаю, нет. Ну, что притихли?
– Да ты совершенный урод, – протянула Хельга, сложив руки на груди и вызывающе отставив ногу, – слышала о таких, но не видела никогда.
– Не надо так, ведь ему… – оборвала Саша Хельгу и смешалась.
– Ему обидно… Ты это хотела сказать, девочка моя? Ну, признайся, тебе меня жаль, – он расхохотался.
Неприятный оскал мелких ровных зубов. Механический глаз теперь неотрывно смотрел на неё.
– А ведь жалость нестерпимо обидна. И твоя подруга, похоже, знает об этом. Вот она не пожалела меня.
Хельга демонстративно отошла к столу, налила себе вина и стала пить. Вытерев тыльной стороной ладони губы, она крикнула из-за стеллажа, заносчиво задрав подбородок кверху:
