– Да я вообще не об этом, – солгала Вероника. – Что Нина Фёдоровна говорит? Как он вёл себя в последнее время?
– Ты же сама всё слышала.
– Может, пока я в комнате была…
– Пока ты в комнате была, мы изучали его детство по фотографиям. Кстати, видел фотку с первого класса, даже переснял. Себя покажешь?
– Ни за что!
– Ладно, сам угадаю.
– Не угадаешь!
– Посмотрим.
– Хватит ржать! – Вероника врезала Саше в плечо кулаком. – Смотри, что я нашла у него под кроватью.
Саша остановился, глядя на целлофановый свёрток. Руку не протянул.
– Знаешь, что это?
– Да я-то знаю. А вот о чём ты думала, когда с этой хренью в таком виде на детскую площадку попёрлась? А если б кто-то полицию вызвал? Спрячь!
Вероника сунула опасный свёрток в карман джинсов. Они пошли дальше.
– Разве тебе это не кажется странным?
– Что, «план» под кроватью? Нет, не кажется. Я такое через день да каждый день вижу.
– Что парень, который начал заниматься спортом, курит дурь.
– Эм… А что тут не так?
– Но ведь… Где спорт, а где это дело? – Вероника недоумевала.
– Да брось ты. Травка – не героин. Ну, покуривал иногда. Судя по тому, что хата не провоняла, не так уж часто.
– Может, он не дома курил.
– Да стопудов не дома. Если верить его матушке, из квартиры вообще редко выходил. Но даже если каждый раз напас делал, этого маловато, чтобы сторчаться.
– Надо найти того, кто ему это продал.
Саша остановился.
– Опять двадцать пять… Да за каким хреном, объясни? Ну, найдём. Дальше что?
– Может, Пашку в какую-то секту втянули?
– Чего?
– Ну, пойми ты наконец! То, как он вёл себя на мосту – ненормально! И я пытаюсь найти объяснение.
– У тебя это объяснение в кармане лежит. Если он перед забегом ещё и «дунул», то лично у меня вообще никаких вопросов не остаётся.
– А разве он мог? Там же должен быть какой-то… не знаю. Допинг-контроль?
– Допинг-контроль делают тем спортсменам, которые реально на что-то претендуют. «Что-то» в данном случае – призовые места. А к тому времени, как этот тюлень пробежал десятку, те ребята, скорее всего, уже приближались к финишу. Чем там упарываются остальные перед гонкой, всем плевать. Каждого проверять – медиков не хватит.
Вероника сокрушённо замолчала. Похоже, у неё закончились аргументы в пользу продолжения расследования.
– Просто жизнь – дерьмо, Вероник, – сказал Саша негромко. – Безо всяких на то причин. А что забрала эту хрень – это ты молодец, серьёзно. Мать всё равно бы рано или поздно за уборку взялась. Нашла бы – не порадовалась. Давай только теперь ты её выкинешь, пока не забыла.
– А может, экспертизу сделать?
Саша посмотрел на Веронику так, как смотрят на заболевшее животное – решая, стоит ли тратиться на лечение, или лучше сразу усыпить.
– Ну… Я слышала, что в «травке» бывают всякие примеси. Пестициды, из-за которых повреждается мозг…
– Даже если так. Я здесь – не на своей земле, сделать официально ничего не могу. Неофициально – тоже. Мест не знаю, людей не знаю. Здешние ребята, уж поверь, работают чётко. Сбытчиков берут, партии изымают. Прекратить всю эту канитель полностью невозможно. И этот свёрток уж точно никому и ничем не поможет. Выброси да забудь.
Вероника огляделась. Бросать на землю мусор она была не приучена. К тому же, они опять проходили через детскую площадку, где кто-то мог подобрать… А кто-то мог вытащить и из урны.
Подойдя к старому советскому турнику, Вероника привстала на цыпочки и пропихнула свёрток в горловину одной из опорных труб. Услышала шелест – свёрток пролетел до самого низа.
