– Как всем, наверное, известно: не далее чем через некоторое и очень короткое время должна состояться знаменательная дата, которая явилась неизгладимой бороздой в жизни товарища… – тут Той произнёс кличку первого пришедшего ему на ум большевика. При этом он ясно осознавал то, что никаких серьёзных рисков это за собой не несёт. Ведь, во-первых, точной даты он не называл. Во-вторых, что там должно было отмечаться – это тоже он не указывал. В-третьих, в жизни любого видного партийца было столько наворочено всяких прославляемых свершений, что, в крайнем случае, порывшись в биографии фигуранта, можно было накопать какое-либо событие и представить его весьма значительным, хотя бы даже и «для себя лично». И наконец, сама произнесённая кликуха исключала вероятность того, что будет задан вопрос: «А что за дата будет отмечаться?». Но даже если бы такой вопрос и вырвался из башки похмельного “конвоира в светлое будущее” – Той немедленно ответил бы убивающим наповал вопросом на вопрос: «Неужели вы не знаете о жизни и деятельности самого товарища…?». При этом Той конечно же выпучил бы глаза и общупал бы ими каждого по очереди. Тут свою роль (а Той в этом был убеждён на все сто) должны были сыграть пацаны: они несомненно продемонстрировали бы превеликое удивление в отношении этого вопиющего аполитичного незнания того, что не знать – преступно.
Однако опер благоразумно не стал уточнять – чего там должно отмечаться и, чтобы не обнаружить никаких своих реакций, приклеил взгляд к бесцельно лежащему на столе листку бумаги. Записывать ему было определённо нечего, да теперь уже и не для чего. «Чортов ублюдок! Чортово всё!» – жевал он своей единственной извилиной и не понимал того, как бы всё это поскорее прекратить.
– Мы на собрании нашей небольшой комсомольской ячейки, – продолжал развёрнутый ответ Той, чуть развернувшись в сторону пацанов, – решили предложить бюро комсомола школы программу празднования знаменательной даты… – в этом месте Той сделал паузу, а парни одобрительно закивали головами, наложив на свои хитрющие рожи маски торжественно – патриотической озабоченности, и Той продолжил. – Важным элементом апофеоза… – после слова “апофеоза” Той снова сделал паузу и уточнил склонённому к столу мозгу офицера, – то есть завершающим элементом, который должен вобрать в себя всю суть… так вот, апофеозом митинга должно стать всеобщее пение “Интернационала”. Товарищ… – Той скороговоркой оттарабанил погоняло инициатора массовых расстрелов, – частенько заканчивал свои речи перед трудовыми коллективами пением партийного гимна. Но, как мы могли выходить на бюро, даже не отточив стройности хорового исполнения в своей, пусть и небольшой, но очень спаянной ячейке? Разве это по-комсомольски?
Пацаны дружно хмыкнули и твёрдо кивнули головами. ДНДшники грязно матюгнулись глазами, вытянули руки с растопырено – напряжёнными пальцами по швам и заскрипели зубами. “Михаил Иванович” удовлетворённо, но с лёгким недоверием, задержал взгляд на “монументе” сына, который зафиксировался в вопросе, а его взор был обращён на “независимого судью” – мента, который уже стал даже не подранком, а убитым наповал сизоклювым вороном.
– В школе надо репетировать или в ДК или… ещё там где-то. А не ора… – офицер присёкся и, наигранно кашлянув, продолжил более чем примирительно, – не оранизовывать репетиции, мешая отдыхать людям, – букву “г” он весьма искусно и предусмотрительно заглотил.
