«Вот и ладушки!» – решил про себя Той и, взяв команду “вольно”, снова заговорил вслух:
– Это промашка… Недодумали… Недооценили. Порыв преданности затмил. Но выправим! Подработаем. Выводы будут сделаны! – Той назидательно-осуждающе уставился на пацанов, а те, в свою очередь, скорбно склонили головы, укрывая нагло-хитрющие смеющиеся глаза.
«Вот тварь! Выскользнул змеёныш. Ну да ладно, не всё ещё закончилось. Теперь возьму тебя на заметку!» – решил для себя участковый и приступил к ритуалу закрытия “Дела”. Он теперь уже аккуратно и по протоколу обмакнул перо в чернильницу, стряхнул с него каплю чернил, накативших на кончик и, написав что-то на листе, прикрыл всё это от любопытствовавшего взгляда отца Тоя.
– Михаил… – опер приоткрыл лежавшую на столе папку, коротко глянул туда и продолжил менторским тоном, – Иванович, я официально объявляю вашему сыну предупреждение о необходимости соблюдения закона вцелом… А в частности: о необходимости соблюдения тишины и порядка на улицах города в вечернее и ночное время. Конституцией нашему народу предоставлено право на заслуженный отдых после напряжённого трудового дня. И мы не можем и не имеем права… даже основываясь на чём-то… нарушать! Учитывая то, что сидящие подростки, – мент властно тыкнул в каждого пальцем, – подвергнуты приво́ду впервые, а совершённое правонарушение ими осознано и деятельное раскаяние высказано! – вынес вердикт опер. – Основываясь на том, что правонарушителей есть кому вручить в настоящий момент!.. – тыкать пальцем в отца Тоя мент не решился и лишь старательно-уважительно наклонил голову в его сторону. – А это, в свою очередь, исключает возможность повторения правонарушения. Я проявляю своё настояние в том, чтобы ответственное лицо препроводило их к месту постоянной прописки и вручило их взрослым членам семьи с обязательным уведомлением последних о вынесенных мной в их адрес предупредительных причинах, обязавших вынести это предупреждение.
Мент заглох и вопросительно-просительно уставился на отца Тоя, который утвердил просьбу участкового кивком головы и затвердил это шлепком ладони по столу. Воодушевлённый своей мудростью офицер продолжил наставления:
– Вас, Михаил Иванович, я лично! прошу провести профилактически – воспитательную беседу с сыном. И может быть даже воспользоваться правом отца и – правоохранитель рубанул воздух ребром ладони и слепил из своего рыла морду ехидны.
– Вы имеете в виду, что я должен его избить? И до какой степени? – по лицу отца Тоя забугрились желваки и это было ещё большей угрозой, чем наколка.
– Ни в коем случае! Что вы, что вы! Я имел в виду только меры воспитательного характера: беседы… напоминания… конвоирование, вернее говоря, контроль при прогулках… и так далее. Словом всё, что присуще советской семье! – произнося это, мент непрерывно ёрзал на стуле, стараясь отчётливо пропечатать каждое слово. – Иными словами: так, как нам и необходимо! – завершив откоряк, он смело хлопнул кулаком по столу и встал, символизируя окончание разбирательства и жалуя свободу бывшим подозреваемым.
«Так! Никакого меморандума по итогам встречи мы ни писать, ни подписывать не будем» – удовлетворённо отметил про себя Той. Оставалось лишь дождаться решающего слова его отца, на которого все и воззрились. Но он медлил, видимо, что-то про себя смекая. Через несколько секунд он встал, поднял со стола свою шляпу, медленно общупал её поля, водрузил головной убор на положенное ему место, несколько раз переиначил его оседлость и, обретя выражение лица сообразно обстоятельствам и обстановке, вынес окончательный приговор “помилованным”:
