Парни, плотно сомкнувшись, встали напротив “Михаила Ивановича” на расстоянии чуть больше вытянутой руки. Голову никто из них к сапогу не клонил, но и смотреть в глаза отцу Тоя желания не изъявлял.
– Прежде, чем что-то сказать, подумай. Чем больше слов – тем больше вреда. Лучше всего – молчать! – отец Тоя сделал шаг вперёд и влепил подзатыльник Анастасу.
А тот неожиданно для парней просто заложил руки за спину и наклонил голову. При этом всегда вспыльчивый Анастас не только не окатил обидчика матерным возмущением, но и не хмыкнул и даже не скроил на своей роже пренебрежение как он это обычно делал взависимости от обстановки и обстоятельств.
– Сам… когда один… ты можешь для себя что хочешь решать – это твоя жизнь и твой выбор. Но здесь были твои товарищи и надо думать, что говорить и кому говорить. Ты только злишь этих… – отец Тоя мотнул головой на “опорный пункт порядка”.
– Я понял! – выдохнул Анастас. Но было неясно: прозвучало ли в этом утверждении осознание ошибки или сокрытие затаившейся обиды. Тогда никому не дано было этого понять. Каждый плыл своей Рекой и это был выбор каждого.
– Это не совет. Это моё к тебе требование… когда ты вместе с моим сыном, – строго уточнил отец Тоя.
– Да понял я! – в возгласе Анастаса выявилась злость и возможно не на себя.
– Молчи лучше, – цыкнул Той на приятеля.
Анастас прикрыл ладонью рот и, озлив бледно-голубые глаза, зыркнул на Тоя.
– Ничего ты не понял. Но жизнь научит тебя понять… А впрочем… – отец Тоя поправил шляпу сообразно морозцу, придавившему к ночи.
Сейчас он пожалел о том, что надел именно шляпу, а не шапку, когда за ним пришёл этот “плюгавик” – так он сразу охарактеризовал ДНДшника. Выслушав причины визита дружинника, “Михаил Иванович” решил надеть именно шляпу – для «солидности и впечатления». Он был уверен в том, что нет там никакого преступления, ведь Той для этого совершенно не предназначен. Он размышлял: «Возможно, они что-то и натворили, но точно без криминала и корысти. А коль так, то – “напоруки” и шляпа здесь очень даже уместна». Также обязательной деталью одежды отца Тоя был галстук. “Михаил Иванович” повязывал его на шею всегда, когда выходил из дома, хотя бы даже и когда просто спускался в магазин, расположенный в этом же доме на первом этаже. Рубашка при этом могла быть любого цвета и качества ткани, в том числе и шерстяная. Галстуков у отца Тоя было три. Два из них требовали завязывания, и он выполнял это действо как хорошо отлаженный автомат. Третий галстук был “суперсовременный” – на резинке. Этот галстук был подарен “Михаилу Ивановичу” по какому-то поводу и обзывался им: «для безруких». Но так как он очень почитал принцип: «дарёному коню в зубы не смотрят» – этот предмет имел на равных с прочими галстуками свою справедливую очередь в применении. Галстуки отец Тоя начал постоянно носить сразу после освобождения из лагеря. Что и почему подвигло его к этому никто не знал да и выспрашивать это никто не решался. Близкие же принимали это как непременную данность.
Друзей у родителей Тоя не было вообще. После освобождения из лагеря и получения паспорта, давшего возможность выезда на “материк”, семья полностью изолировалась от окружающего мира и никого не подпускала к себе ближе вежливого «здравствуйте» и «до свидания». Понятия “гости” для родителей Тоя не существовало. И до самой смерти Мика не было ни одного человека, которого можно было бы причислить к близкому кругу семьи. Сослуживцы и те бывали в их доме крайне редко и то лишь в тех случаях, когда избежать «приглашения из вежливости» было невозможно. Также редко и лишь в исключительных случаях матери Тоя удавалось вытащить мужа в гости. Подготовку к этому походу она начинала заранее и, как правило, за три месяца. На семейных застольях отец Тоя немедленно пресекал любое упоминание, а тем более обсуждение действий партийно-советских органов власти. При этом он произносил всегда одну и ту же фразу:
