ГОРА РЕКА. Летопись необязательных времён - страница 51

– Мочалочкой попользовали или только побрили? – спросил Той ни у кого конкретно.

– Чево побрили? – не прокусила подвоха Марина.

Той указал пальцем на блюдо, на котором упокоилась наломанная на куски варено-обжаренная курица. Но даже эта двойная поварска́я обработка не помогла этой доходяге освободиться от своего синюшного “прикида”[31]. Явно выраженные последствия систематического голодания в процессе взращивания этой птицы закладывали обоснованные сомнения в бесспорных преимуществах колхозно-совхозного способа ведения хозяйства.

– Я лично её опалил на газу, – обратил на себя внимание Фасоль и восклицательно поднял указательный палец вверх.

– Инквизитор! Следует уважительно относиться к последнему желанию замученной голодом твари Божьей, – это произносилось Тоем с выражением лица “небездарного философа”. – А последнее желание оной страдалицы было: наконец-то помыться дочиста и естественно… после этого выбриться… начисто. Хотя бы даже и посмертно.

Все прыснули. Кто-то – открыто и громко-зубоскально, а кто-то – втихушку и кулачок.

– А ты-то почём знаешь её последнее желание? – на полном серьёзе спросил Тюль.

– Вещь нехитрая. Никаких таинств и магии: как чёрной, так и белой. Суть же, будущие новаторы производства, заключена в общих принципах содержания птицы и доведении её до стола. Вот здесь-то и обнаруживаются отдельные недоработки, а в ряде ещё более отдельных случаев – даже халатность. Попробуйте подойти ближе километра к соцобщежитию этого основного поставщика белка для строителей коммунизма. Да! Именно запах немытого и нечесаного тела! Запах и постоянный крик, взывающий о предоставлении обещанной еды и минимальных санитарных условий для жертвенной птичьей жизни. И вот так: от рождения и вплоть до… стола, – Той огладил воздух над блюдом с курятиной, а девчонки в этом месте лекции изобразили брезгливость на лицах, но Той продолжил своё повествование. – Какое же последнее желание возникнет у тебя перед преданием себя на обеденный стол советского человека? – Той укоризненно посмотрел на Тюля. – …Окажись ты на месте этой страдалицы, способной к самопожертвованию! – Той воздел глаза к абажуру и правой рукой изобразил нечто подобное пионерскому салюту. – Да! Именно тщательно вымыться и начисто выбриться!.. Покурить, конечно же, напоследок.

Вот тут всех пропёрло по-полной. Выхлоп смеха качнул оранжевый абажур и, возможно, именно его мощь захлопнула открытую форточку.

– Постыдился бы! Опалил на газу… самолично… Прощения хоть попроси. Хоть это-то сподобься сделать, – Той развёл руки в стороны и глядел на Фасоля.

– У кого? – машинально выпалил Фасоль.

– У кого, у кого. У жертвы инквизиции. У кого же ещё, – Той прискорбно скосил глаза на тарелку с курятиной.

– Тьфу ты чорт! Хватит уже! – обиделся Фасоль и надул губы.

Дальнейшее представлялось неинтересным и все вновь засуетились, расставляя стулья вокруг готового к раздаче стола.

Той продолжил заинтересованно изучать предстоящее меню, явно мешая и ограничивая возможности создания “рабочих мест”. Остальной ассортимент пиршества был более чем традиционен. Квашеная капуста соседствовала с солёными огурчиками. Особого внимания Тоя удостоились грибочки, разбившиеся на две примерно одинаковые плошки: в первой, сконцентрировались солёные грузди и бычки, в соседней – маринованные маслята и красноголовики. Ближе к центру стола стояла эмалированная кастрюля – предмет неимоверной роскоши для советской семьи – она была наполнена гречневой кашей. Чуть левее на гранёном стакане как на пьедестале стояла баночка “шпрот”. «Шиканула Лизка. Явно у предков из загашника вымела. Нагорит ей, – размышлял про себя Той. – Интересно, а на всех-то хватит этой вкуснятины?» – завершил он осмотр дефицита, пытаясь вычислить количество рыбок в баночке, но спутался и прекратил. Отдельной роскошью восседала на столе массивная ваза из штампованного хрусталя; импозантности ей придавала высоченная и толстенная ножка, вцепившаяся в столешницу всей своей растопыренностью. Содержимое вазы очень точно характеризовало неустанную заботу партии и правительства о вверенном им населении. В «стране вечнозелёных помидор», к коей относилась бо́льшая часть СССР, мандарины были пределом мечтаний и олицетворяли своим присутствием фруктовый рай. Поэтому именно они и находились в самом престижном предмете быта советского человека – предмете гордости и символе достатка. И неважно, что эта ваза имела на себе неизгладимые следы неудачных падений; эти последствия были толсто преодолены клеем, всегда имевшимся на очень оборонных предприятиях страны.