– Сердце-то бьется! Понесли.
Шмель был и ниже Хмурого, и легче в кости, но тоже не маленький. Зелла скинула шаль и расстелила на земле, пса перекатили на ткань, подхватили ее за четыре угла. Шмель задергался и засучил ногами.
– Давай-ка положим…
Пес приподнялся на передние лапы, упал, снова встал и, шатаясь, побрел рядом с Тайрой.
Зелла влила последние капли отвара в пасть и уверенно заявила:
– Выздоровеет. Его только по башке огрели, да дымом надышался. Молодой еще, ничего с ним не станется.
И вот тогда Тайра уткнулась лицом в пыльную собачью шубку и тихонечко завыла.
Зелла гладила девушку по вздрагивающей спине и молча радовалась. Плачет – значит очнется. Сможет жить.
Они так и проснулись в обнимку. Шмель, которому выпало невиданное счастье – спать в доме, да на овчине, да рядом с хозяйкой – блаженно потягивался и выглядел почти здоровым, если не считать налитых кровью глаз. Зелла ушла, над очагом грелся медный котел с водой, рядом – лохань, на лавке разложена чистая одежда. Это был обычный горский наряд: вязаные штаны с узорчатыми полосами, черная шерстяная юбка с разрезами по бокам, расшитая красным, черным и голубым рубашка и меховая безрукавка. Все это осталось от Ниты, у Тайры тоже была похожая одежда, в ней удобно ездить верхом. А дома Джан приучил дочку носить городское платье. Она опустила глаза – и вскрикнула. Подол чуть не до пояса пропитался уже задубевшей кровью, белый фартучек весь заляпан бурыми брызгами. Срывая с себя омерзительные тряпки, она нащупала в кармане фартука какой-то сверток – это был мешочек с картой. Одежда со следами смерти человека по имени Марти полетела в огонь, мешочек чуть было не последовал за ней – но тут Тайра вспомнила, что бородач попросил сберечь карту. Получалось, что это его последняя воля, которую нельзя нарушать. Хотя и особого смысла хранить вещь, потерявшую владельца, не было.
В этой самой лохани они с Нитой мылись вдвоем, когда были маленькими. Тайра отмокала в горячей воде, сколупывала с ног присохшие корки грязи, ей было хорошо и уютно, как в детстве. Отец ушел в горы и вернется через пару дней. Расцелует Тайру, а потом поедет в город покупать ей платье на свадьбу. Самое лучшее, как и обещал, красивее, чем у королевны… Вот только в доме очень сильно пахло гарью. Какой смысл рассказывать себе сказки, если сама в них не веришь? Нет у нее отца, и не вернется он. Надо в долину съездить, скотину собрать.
Маяк так и рвался из хлева, еле дал себя поседлать, а у ворот радостно заржал. С улицы донеслось ответное ржание. В сером, пропитанном дымом утреннем тумане мимо зеллиного двора гнали стадо Джана. И обе коровы тут, и овцы все, может, двух-трех не доставало. Чужой жеребец был только один, на нем – страхолюдный мужик со сморщенным от уродливого шрама лицом. На взмыленном Вороне – другой, помоложе, без шрамов, зато весь в оспину.
Это были работники Баркетов. Как их зовут, Тайра не знала, да и знать не хотела – у наемников Гутриса рожи всегда такие, как будто он их набирает среди беглых каторжников.
Она обогнала их и поставила коня поперек дороги.
– Куда мое стадо гоните?
– Какое еще твое? Было джаново, а теперь Гутрис велел его на нашем дворе поставить.
– Это моя скотина, а не Гутриса.
– Не, посмотри, какая краля выискалась! Ее стадо, понимаешь? Ну, раз ее – так давай к ней и загоним, прямо в хлев, отличное жаркое на углях получится!
