– Кута! Неужто ты?
Схватившись за карабин, Кута резко оглянулся, готовый в любое мгновенье нажать на курок и увидел Тембота – троюродного брата Мисоста. Кута быстро спустился с коня и сразу же оказался в братских объятиях, счастливого от встречи кабардинца.
– Да ты мало того что жив, еще и здоров! Глазам своим не верю! – рассмеялся Тембот. – Мы слышали, что ты очень сильно ранен и вместе с Мисостом и Таном собирались к тебе в Довта-Мартан.
На шум Тембота высыпали горцы с соседних домов, но Кута был спокоен, потому что знал, что в этом кабардинском ауле ему никогда не будет угрожать опасность. Пока он разговаривал с Темботом, кто-то из горцев успел сообщить Мисосту, что в Кучмазукино прибыл Кута. Мисост, словно вихрь в ту же минуту оказался здесь и крепко обнял чеченского абрека.
– Ассаламу Алайкум, брат! Как же я счастлив, что вижу тебя живым и здоровым – не мог нарадоваться кабардинец, а потом, обращаясь к остальным горцам сказал:
– Кута очень уставший после долгой дороги, поэтому дадим ему сначала отдохнуть, а вечером соберемся все у меня. Горцы согласившись с этим решением, разошлись в ожидании интересного вечера, наполненного теплом воспоминаний. В Кабарде очень сильно уважали чеченского абрека, поэтому каждый хотел соприкоснуться с его мужеством, услышать из его уст интересные истории из жизни.
Во дворе Мисоста стояла тишина, нарушаемая лишь редкими звуками природы. Издревле так заведено, что для кабардинцев гость – святое, поэтому каждый в доме Мисоста и стар и млад пытался охранять священный покой гостя. Но Кута не долго находился в плену сладких снов. Мысли, как заплутавшие путники бродили в его голове.
Здесь, в этом доме, провел тридцать лет своей жизни его отец, гонимый судьбой и врагами, так и не нашедший покоя, но ни за что не сошедший с выбранного им пути и исполнивший свое слово. Поэтому и был этот аул, этот дом так свят и дорог сердцу Куты. Он здесь относился ко всему с таким глубоким трепетом, словно оказался на священных землях Мекки. На этой кровати, наверное, засыпал его отец.
– Интересно, о чем же были его мысли? Была ли в его душе надежда на счастливое будущее, или же каждый миг его жизни был наполнен ненавистью к врагам и желанием им отомстить? – думал Кута. Каждый раз, попадая в этот дом, абрек искренне бывал благодарен кабардинцам, сохранившим эту комнату без изменений. Кута будто находил в этих стенах строгий образ своего отца, так рано ушедшего из его жизни, чьей любовью и теплом он волей жестокой судьбы так и не успел насладиться. Мысли абрека прервали чей-то стук в дверь. Это оказывается был Мисост.
– Ассаламу Алайкум! Я, наверное, разбудил тебя. Удалось ли хоть немного отдохнуть? – присел Мисост рядом с Кутой на край кровати.
– Ва Алайкум Ассалам! – встал Кута, приветствуя кабардинца. – Я очень хорошо выспался. Знаешь, в этом доме мне не хочется долго спать. Здесь я как будто чувствую отца, словно в этих стенах бродит пьянящий запах его непростой жизни, словно его мысли и мечты как птицы кружат рядом со мной, ведь, наверное, в его жизни помимо жажды мести были и простые человеческие мечты?! – вздохнул абрек.
– В Кучмазукино гостит мой дядя – двоюродный брат моего отца Жанхот, сын Атажуко. Он был близок с твоим отцом и знает о нем очень много. В молодости они вместе с моим отцом много раз гостили у Маьхьди. Сегодня Жанхот будет у нас… – сказал Мисост, а их разговор прервал мелодичный голос муэдзина, призывающего мусульман на дневной намаз.
