Гони его, а не догонишь – ищи-свищи? Уволится без отработок, укатит в глушь. Пишите письма на деревню дедушке? Нет, такой вариант мне решительно не подходит.
Значится, будем импровизировать.
– Вадь… Ох, голова… – я постарался попасть в тон, каким ныл и подвывал мой коллега. – Вадик, ты здесь?
Показать голосом: я слаб, беззащитен, дезориентирован. Нечего бояться.
И при этом готовиться к рывку, если моя актерская игра окажется недостаточно убедительной. Если мой старший коллега струхнет и надумает слиться, бросится наутек. Старший – по возрасту. Точно не знаю, сколько ему, но под тридцатник. А то и за…
– Мне что-то так дурно… Перебрал, наверное, – продолжаем изображать Незнайку. – Ты меня на воздух вывел, да?
«Угу, а по башке треснул, потому что увидел на волосах комарика и не рассчитал с силой удара. По комарику, ясен пень», – это уже не вслух, в мыслях. – «Именно водочкой, чтобы сразу и продезинфицировать место укуса».
Коломийцев – запойная пьянь, в «перебрал и поплохело» должен поверить. С ним самим подобное бывало не раз и не два.
Водяра явно колебался. Жаль, лицо было совсем плохо видно, листва мешала.
– Ох, как спина затекла, – попытался доныть до нужного мне результата. – И рук совсем не чувствую. Вадик, помоги, а?
Сюда так и просилось: «Будь другом». Но называть другом кусок студня у меня не поворачивался язык.
Вадик встал. Шаг, другой, третий… Я все ждал: сорвется или нет рыбка с крючка? Аж дыхание затаил.
Перед завесой из тонких веток он замер.
– Да-а… – голос Водяры дрогнул. – Накрыло тебя. И мы на воздухе, дышим, вот. Вдыхаем… Как ты, Шифоньер, не совсем развалился?
«Подойди и проверь».
– Кажется, я в труху, – я издал что-то между смешком и икотой. – Дышу и то со скрипом.
Смех успокаивает. Одна бесхитростная шуточка может разрядить обстановку легче и действеннее долгих увещеваний.
Коломийцев крякнул – будем считать это за смех.
Ветки раздвинулись. Вадик шагнул ко мне.
Первый пик пройден. Пик – громко сказано, так, за мелкий холмик перевалили. Впереди пригорок повыше: я должен «легализовать» свободные руки. Так, чтобы связавший меня Водяра поверил, что «оно само».
В прошлый раз у него было два пути: подойти или сбежать. Было проще, поскольку я уже знал – сломался Вадик, разнюнился. Знал, что тот идет ко мне не убивать, а попытаться разгрести содеянное. Мол, я не я, и лошадь тебя привезла не моя. И лягнула в черепушку тоже чья-то чужая лошадь.
Он держится за работу. Без денег сложно жить и пить, и плюс там, в казино, Маргаритка.
Завидев, что я снял путы, Вадя встанет уже перед тройным перекрестком. Сбежать (попытаться, без форы фиг он от меня уйдет), напасть или же решить все миром.
Может быть, скинуть вину на кого-то другого. Кого? Да хоть бы и на меня самого, вроде: ты сначала отключился, а потом как стал буянить. И пришлось принять суровые, но необходимые меры, чтобы сам себе не навредил. Чушь, конечно, но это в характере Коломийцева – сваливать вину на других. Умывать руки, отмазываться.
«Как же сложно с людьми», – кольнула внезапная и несвоевременная мысль. – «Мир Ночи играет словами, но прямой лжи я от его обитателей ни разу не слышал. Могут сбить с толку, напустить тумана, это да. Но их слово имеет вес и не расходится с действием».
По крайней мере, по сию пору со мной было так. Не считая эпизода с разъяренной ведьмой Златой, так та вела со мной игру, как с обывателем.
