– Ну, здравствуй, мама! – Санёчек вложил в эту фразу всю любовь, которую только мог, но вышло все равно суховато.
Клавдия Петровна уставшим взглядом посмотрела на сына, вытерла пот со лба рукой и, как заправский индеец, метнула топором в его сторону. Тот пролетел в метре от Санёчка. Старый черный пес бросился защищать хозяйку и наградил грозным лаем пришлого.
– Вернулся, баламошка? – женщина схватила полено и бросилась на сына.
– Мам-мам, ты чего-о-о-о? – Санёчек наворачивал круги по двору, за ним – мать, за ними – собака.
– Зойка вчера тебя в городе видела с Гуськом. Вышел он, значит, и пить сразу к тартыгам своим. Я ему передачки два года таскала, а он с этими… сволочь, ненави-и-и-и-ижу.
– Мам, ну я же пришел, – полено, метко пущенное еще крепкой рукой хозяйственной одинокой женщины, угодило прям меж лопаток, – ма-а-а-а-ма, ты меня прибить решила? Ну сколько можно-то? Хватит!
Беговая процессия остановилась.
– Борщ будешь? – буднично спросила она, выплеснув весь накопившийся яд.
– Со сметаной?
– Да. Зойка с утра принесла.
– Буду.
– В холодильнике стоит.
– Спасибо, мам.
Пес покорно подошел к сыну хозяйки, виляя хвостом, подставил голову, чтобы его погладили. Санёчек потеребил собаку по загривку.
– Чего, не узнал хозяина, Зефир? – рассмеялся Кольцов. – Старый ты дурка!
– Хозяин – это тот, кто кормит, а ты сам себя-то прокормить не можешь.
– Я ж тебя кутьком в детстве еще на руках таскал, – не обращая внимания на выпад матери, он продолжал начесывать пса, который завалился на бок, – а ты вот рычишь на меня. Забыл старого друга, шоль? Ну что ты виновато теперь смотришь? Да прекрати, Зефир! Пойдем, я тебе колбаски дам.
– Я тебе дам! Ой, ща как дам! Так дам, что давалка отвалится. Ты на колбаску-то заработал? Ни копейки в дом, зато распоряжается! Хозяин! Вернулся только, а уже командует.
– Ну, прости, друг! Вот разбогатею, куплю тебе целую каталку колбасы. Краковской! Как ты любишь.
Зефир заинтересованно смотрел на своего бывалого товарища, подняв голову с земли.
– На-ка, на-ка! – Санёчек поднял палку с земли и метнул ее в другую сторону двора. Зефир посмотрел на него недоуменно. – Эх, старый стал? А раньше как бегал. Ладно, жди, пожру и вернусь к нашему разговору.
Кольцов отправился отведать мамкиного борща. Ох, любил он ее яства. Скучал. На баланде далеко-то не уедешь.
– Куда по помытому пошел? Хоть раз бы матери помог! Я тут дрова сама колю, мужика ж в доме нет, а этот вышел – и сразу пороть со своими дружками, – доносилось вслед Санечку. – Весь в отца. О, Боже, дай мне сил. Вот за что мне все это, за что?
– Бу-бу-бу! Сынка родненький домой вернулся, а она бухтит. Бухтит и бухтит. Ну сколько можно? – по-хозяйски Санёчек вытащил из холодильника борщ и сметанку. – А в тюрьме сейчас макароны! – вспомнил он фразу из «Джентльменов удачи». Посмотрел в кастрюлю и улыбнулся. – Хорошо на свободе. Ой, как хорошо!
Кастрюля предалась огню, а Кольцов отправился в свою комнату. Будто и не уезжал он на два года. Все на своих местах. Даже плакат полуголой Бритни Спирс, который дико не нравился матери, и то висел на своем месте. Ни пылинки. Клавдия Петровна подготовилась к приезду своего сына. Санечек открыл ящик, где стояла стопка болванок.
– Так-так-так! Чего у нас тут? – начал перебирать он их, читая надписи фломастером. – Scooter, Prodigy, а наши-то где все? – попался сборник «Брат», а затем и «Брат-2». – Во-о-о-от, но не то, Витя, Витя, ну где же ты? Сейчас нужен Витя!
