Знакомство с богемой и эмигрантами, полуголодная жизнь в подвалах и на чердаках Парижа, Петербурга, Вены, – все это делало Ольгу интересной. За границей она познакомилась с революционерами. В Нижнем стала заниматься подделкой паспортов, устанавливала связи. Отсидела месяц в Метехском замке, еще месяц – в тюрьме. После этого мать прокляла ее и не пустила на порог. Для Ольги любовью была сама жизнь, и не было ничего на свете важнее и выше, чем искусство любить. Она задорно распевала французские песенки, красиво курила, искусно рисовала, недурно играла на сцене, умела хорошо шить. Алексей чувствовал ее острый, цепкий ум, понимал, что она культурней его, видел ее доброе отношение к людям. Она была интереснее всех его прежних барышень.
Акушерством она не занималась, с утра крутилась на кухне, потом весь день перерисовывала с фотографий портреты заказчиков…
Работая, она пела, а утомясь сидеть – вальсировала со стулом или играла
с девочкой и, несмотря на обилие грязной работы, всегда была чистоплотна, точно кошка…
Маленькая девичья фигурка, тихонько напевая, скрипит карандашом или
пером, мне ласково улыбаются милые васильковые глаза. Я люблю эту женщину до бреда, до безумия и жалею ее до злобной тоски.
Я был зол на жизнь, – она уже внушила мне унизительную глупость попытки самоубийства. Я не понимал людей, их жизнь казалась мне неоправданной, глупой, грязной. Во мне бродило изощренное любопытство человека, которому зачем-то необходимо заглянуть во все темные уголки бытия, в глубину всех тайн жизни, и, порою, я чувствовал себя способным на преступление из любопытства, – готов был убить, только для того, чтобы знать: что же будет со мною потом?
Когда не знаешь – выдумываешь, и самое умное, чего достиг человек, это –
уменье любить женщину, поклоняться ее красоте, – от любви к женщине родилось все прекрасное на земле.*
Однажды, купаясь, Алексей прыгнул с баржи в воду, ударился грудью о наякорник и захлебнулся. Ломовой извозчик вытащил его. Парня откачали, пошла кровь, и он должен был лечь в постель. К нему пришла его дама. Алексей спросил, видит ли она, как он любит ее…
«Да, – сказала она, улыбаясь осторожно, – вижу и, это очень плохо, хотя я тоже полюбила вас… Прежде чем решить что-либо, нам нужно хорошо подумать, – слышал я тихий голос. –И, конечно, я должна поговорить… я не люблю драм»…
Конечно, так и случилось: ее супруг пролил широкий поток слез,
сентиментальных слюней, жалких слов, и она не решилась переплыть на мою сторону через этот липкий поток.
«Он такой беспомощный. А вы – сильный!» – со слезами на глазах сказала она.*
Вскоре в состоянии, близком к безумию, Алексей ушел из города и два года шатался по дорогам России, пережил много приключений, но все-таки сохранил в душе милый образ.
А когда ему сообщили о ее возвращении из Парижа и она, узнав, что он живет в одном городе с нею, обрадовалась, – двадцатитрехлетний юноша упал в обморок. Муж ее остался во Франции. Он не решился пойти к ней, но вскоре она сама, через знакомых, позвала его. Теперь она показалась Алексею еще красивее: все также молода, тот же нежный румянец щек и ласковое сияние васильковых глаз.
И вдруг она спросила:
–– Ну, что же? – вылечились вы от любви ко мне?
–– Нет.
Она видимо удивилась и все так же шопотом сказала:
«Боже мой! как изменились вы! Совершенно другой человек»…
Я прочитал ей мой первый рассказ, только что напечатанный, – но
