Горький вкус свободы - страница 2

– Я думал, что она не поймет, что я от нее отказался, а она поняла… Стыдно было очень. В глубине души. Но я думал, что вырасту, окончу институт, буду нормально зарабатывать и свожу ее тогда в Париж или еще куда-нибудь, куда она захочет… Объясню, что это просто формальность и на самом деле она по-прежнему моя мама. Была какая-то надежда на то, что она хотя бы когда-нибудь почувствует себя счастливой…Хотя бы чуть-чуть… Хотя бы на мгновение… А сегодня днем мне позвонили и сказали, что она мертва… И… Я не знаю, как с этим дальше жить… Не потому, что буду по ней скучать…. Хотя это, может, тоже, конечно… Просто обидно очень, что все так быстро закончилось, и я теперь не смогу сделать ничего хорошего для нее… Чувствую себя последним подонком… Хочу повеситься, потому что это невыносимо, но не могу, потому что не хочу, чтобы у воспитателей и директора были из-за меня проблемы … Они не виноваты, что моя жизнь – говно, у них тоже есть свои дети и им не нужны лишние возможные проверки и другая головная боль…

В этот момент я в ужасе вспоминаю, что нахожусь на запретном этаже. Я зачем-то крепко беру Сашу за руку (он не сопротивляется), иду прямиком в наш класс и объясняю Марине Николаевне, что это Саша, который писал днем у нас олимпиаду по математике, но у него умерла мама, поэтому он задержался. В этот момент звонит моя мама, говорит, что она скоро будет и просит, чтобы я одевалась сама и выходила. Она встретит меня у калитки, так как у нас вечером еще будут гости и надо торопиться. Я смотрю на Сашу мокрыми от слез глазами, затем – на учительницу, которая пытается успокаивать Сашу. Потерянно отхожу от мальчика, убираю в ранец книгу, забираю со спинки стула пиджак и снова встревоженно смотрю на Сашу. То ли я не хочу остаться без него, то ли боюсь за него, то ли просто хочу спросить, как ему живется в детдоме, но почему-то стесняюсь.

– Спасибо, что выслушала, – тихо говорит Саша, подойдя ко мне и крепко обнимая.

***

В тот вечер я долго не могла уснуть. Перед глазами стояло плачущее лицо подростка в очках и шрамом на лбу в виде молнии. Только сейчас я поняла, что он немного напоминает Гарри Поттера и захотела, чтобы Саша жил у нас. Во что бы то ни стало. Что это было? Жалость? Сочувствие? Глупость? Пресловутое желание сотворить добро по сути чужими – мамиными – руками? Симпатия? Привязанность? Любовь? Жажда приключений и больших перемен? Мечта о старшем брате? Мечта, которой в естественных условиях не суждено было сбыться.

Сначала мама и слышать ничего не хотела. Мол, усыновление – это очень важное и сложное решение, на которое она не готова, не говоря уже о том, что подросток, наверняка, не захочет в семью. Она подчеркивала, что много работает, а потому об этом не может идти и речи.

Поздними вечерами я, лежа в постели, прислушивалась к маминым телефонным разговорам с подругами, пытаясь разузнать обстановку и истинное положение вещей. Однажды мама сказала тете Оле, что детские дома сейчас в хорошем состоянии, там сделан евроремонт и есть компьютерные классы, детьми там занимаются, и даже регулярно возят на море. Многие воспитанники, по маминым словам, поступают в вузы. Не знаю, что ей ответила подруга (видимо, что-то возразила), но мама согласилась с тем, что дети там очень травмированные, а потому им лучше оставаться в учреждении. Мама считала, что сотрудники подобных заведений скорее им могут помочь, так как они «учились этому пять лет, а я – нет». Заканчивался разговор словами о том, что одно дело малыши, которые нуждаются в любви и ласке, а другое дело подростки. Так или иначе, взрослые сошлись во мнении, что Саше, определенно, в детском доме будет лучше и единственное, что можно сделать для него, так это найти и оплатить хороших репетиторов, которые подготовят его к экзаменам и поступлению.