Несмотря на то, что о сиротах и сиротских учреждениях я тогда знала немного, причем исключительно из художественных книг и фильмов, мамина позиция мне не нравилась. По моему скромному мнению, у нас было все для того, чтобы усыновить Сашу. Мы жили в просторной четырехкомнатной квартире в новом жилом комплексе с охраняемой территорией и подземным паркингом, мама работала экономистом в крупной нефтяной компании, а само черное золото во времена моего школьного детства стоило очень дорого. Это ли не причина сделать хоть одного человека на этой планете капельку счастливее?
Просьбы превратились в нытье, слезы – в истерику. Мама говорила, что я прошу невозможное и взамен предлагала что-то более реальное. Внеочередную поездку в Диснейленд, новую одежду для Барби, собственный компьютер, отпуск в Египте перед Новым Годом. Более того, она даже разрешит мне погрузиться с аквалангом под воду. Да что там дайвинг? Теперь она была готова даже на лабрадора: не сейчас, конечно, но через несколько лет. В который раз доказывала, что у Саши все хорошо и никакие Дурсли его не третируют. С чего она это взяла, оставалось непонятным.
Не знаю, чем бы закончилась вся эта история, если бы не акция в ТРЦ, так удачно подвернувшаяся мне под руку в конце октября. Волонтеры призывали жертвовать деньги на оплату работы больничных нянь для детей-сирот. Сердобольные граждане останавливались, порой что-то уточняли. Некоторые спорили, другие – возмущались: «Детдома финансирует государство, лечение у нас в стране бесплатное. Для сирот – тем более. Какие еще деньги? Какие няни?»
Помню, как молодые люди объясняли, что к домашним детям, если те попадают в больницу, приходят родители. К сиротам – приходить некому.
У стенда мы встретили тетю Свету. Взрослые разговорились: давно не виделись. Обсудив окончание четверти и планы на каникулы, они перешли к менее насущным вопросам. Оказалось, что благотворительную организацию, которая проводит эту акцию, тетя Света знает давно. Говорит, что им можно доверять. Мама отправила меня на батут, а сама с подругой купила кофе и зацепилась языками. Надолго. Иногда я подбегала к ним по надуманным поводам и терлась около столика, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. До меня доносились отрывки встревоженных фраз: о карательной, как я теперь понимаю, медицине, которая жива до сих пор, о десяти процентах и чем-то еще.
По дороге домой я задремала. Когда проснулась, мы почти подъехали к дому. Мама, наконец, сама спросила о Саше. Заинтересованно и даже серьезно. Только сейчас мне стало понятно, что я не знаю ни его фамилии, ни даже номера детского дома, в котором он растет. Я была уверена, что детский дом в Пудрово один, но оказалось, что их четыре. Тем не менее Саша, фамилия которого, как выяснилось, Травин, нашелся быстро. Я знала, что радоваться рано. Мама уверяла меня, что, в первую очередь, надо убедиться, что сам Саша действительно хочет в семью. Во-вторых, надо будет решить проблемы с документами. Оформить множество бумаг, получение многих из которых возможно только в рабочее время, а потому ей придется потратить на всю эту волокиту часть отпуска.
Вскоре мама съездила в детдом. Меня с собой не взяла, объяснив, что это – «не место для детей». Эта фраза окончательно убедила меня, что современные детские дома ничуть не лучше приютов Викторианской эпохи, о которых я читала в книгах для девочек, а потому надо добиваться того, чтобы Саша жил с нами.
