Горлица и лунь - страница 20

– Не глупи. Вдруг войдет кто. Вот как пну тебя, чтобы через нож перескочила! – сказал Даниил уже с притворной сердитостью.

Подхватил он зверька на руки, погладил по круглой спине, поцеловал в теплый лоб. Заяц жмурил глаза блаженно. Вдруг дернулся. Князь понял – сюда идут! В спешке засунул зайца в изголовье, заложил двумя пуховыми подушками. Сам прилег, будто бы задремал, забыв убрать нож. Снова отворилась дверь. И кто посмел беспокоить государя – нет ли вестей о кередах и Бату-хане?

В спальню сына вошла княгиня Евпраксия. Надета на ней была затканная серебряными нитями парчовая стола – прямая рубаха с вышивкой. На левое плечо и руку накинула она, по обычаю из Златграда далекого, коричневый шелковый платок-паллу. Высокая и статная, казалась мать потомком древнего, божественного рода. Евпраксия была немолода, и годы замужества, полные хлопот и волнений, подарили ей морщинки на высоком ровном лбу и вокруг ясных зеленых глаз и округлили румяные щеки, однако женщина до сих пор заслуженно считалась красавицей. Светло-русые волосы скрывала белая фата из плотной ткани, закрепленная на голове серебряным обручем с узором из цветов. С двух сторон на него крепились проходившие под подбородком рясны – цепочки из круглых пластинок с узором из восьмиконечных звезд (символов семейного счастья). Еще стройный стан прятала темно-синяя вышитая бурмицким зерном-жемчугом верхняя рубаха. На пальцах блестели в пламени факела дорогие перстни с червленым яхонтом-рубином и солнечным теплым алатырем-янтарем. Даниил сел на кровати. Евпраксия подняла брови, заметив воткнутый в доску у кровати нож.

– Где Агафия? Вылезай, негодная! – сказала она не зло, а встревоженно.

Князь с виноватым видом достал зайца, повесившего голову, из-под подушек.

– Превращайся в человека немедленно! – Евпраксия взяла зверька из рук сына и держала перед рукояткой ножа. – Я считать буду: раз, два…

Заяц подпрыгнул, а на мех одеяла приземлилась тяжело девушка. На ней была персикового цвета верхняя рубаха, мягкие волосы и лоб обхватила парчовая вышитая жемчугом повязка, на которую крепились височные кольца в виде полумесяцев рожками вниз, украшенных маленькими шариками-зернью. Вдоль лица спускались пясы – массивные подвески в виде уточек с колокольчиками на концах-животах птиц. Девушка лежала на животе, но перевернулась на спину, села.

– Ну дела! А если бы сенные девушки или Варвара увидели такого зайца?

– Я их всех отослала прочь, – ответила княжна весело.

– А сторожа?

– Я до комнаты перед спальней Даниила горлицей летела, потом – в окошко, на пол и зайцем.

– А увидят воткнутый нож в твоей комнате?

– Случайно оборонила.

Евпраксия села на кровать, закрыв лицо руками. Перепуганная Агафия подползла к матери, положила головку на ее плечо.

– Не печалься, родимая. Не дитя я уже больше, не выдам тайны нашей.

– Люди даже в тереме у нас еще темные. Как узнают, что ты волколак, так погубят тебя, и меня, и брата твоего одним махом. Кольями забьют, в Рюнде утопят.

– То-то и горько матушка, что я не пью кровь, не убиваю людей невинных, а просто себя тешу, но принуждена это в тайне держать. Обернулась птицей – собирай потом по горнице перья. Обернулась зверем – дальше спаленки своей ни-ни, а то слуги увидят. Замуж выйду – и от мужа скрывать правду придется?

– Истинно так, – кивнул Даниил с напыщенной важностью.

– Я тогда обернусь рысью, в лес убегу, то-то бояре перепугаются! – всплеснула руками Агафия, улыбнулась и сделалась опять серьезной. – Если уж жить с человеком, то верить ему, как Богу.