Горлица и лунь - страница 23

– Людмила! Подсоби собрать!

– Кончено, Малуша, кончено все – убит батюшка-воевода наш, – крикнула вбежавшая во двор девушка в распахнутом полушубке с чужого плеча – что успела накинуть, покидая в спешке горящий терем.

Со стороны раздался треск зловещий. Рушились стены и башни кремля, из вековых дубов собранные. Тараном разбили ворота. Абукан на быстром коне одним из первых влетел на горящие улицы. Но Бортэ не видела этого. Окружившие ее женщины и дети протягивали в страхе к госпоже руки.

– Уже стемнеть успело, ханум!

– Шесть часов наши люди город маленький штурмом взять не могут.

– Не боятся защитники смерти.

– Одолеют ли их воины наши?

– Где папа? – спросил четырехлетний мальчик в большой, не по размеру, шапке, на спину и плечи съехавшей.

Бортэ-ханум подняла ребенка на руки.

– Он скоро вернется, – и обратилась к остальным: – И мое сердце сейчас замирает от страха. Мой отец и братья сражаются бок о бок с вашими родными. Давно не видели мы такой кровавой сечи. Слава победителям – и погибель и позор побежденным. Много лет назад избрали наши деды такую судьбу своему народу. Так поведем себя сейчас, как наши прабабки – не испуганными, как робкие лани, не понурыми, как старые клячи, на которых и по воду ездить стыдно, не то что на бой. О нет. Каждый мужчина после битвы – царь. А царя в юрте должна встречать царица, чьи глаза сияют, как драгоценные камни, а голос весел, как пение птицы весной. Улыбнитесь мне шире, царицы, ведь даже белокожие пленницы с русыми косами не затмят вашей красоты. А вы, дети, учитесь у отцов храбрости и мужеству, чтобы перед вашими женщинами рушились стены новых городов, а у матерей – терпению и умению ободрить, чтобы хотелось эти самые стены рушить. Я вижу Толуя. Он скачет к нам! Это с вестями от Бату-хана, и мы вместе услышим каждое слово!

Все внимали Бортэ с восторгом и верой. Она умела говорить красиво и выразительно, голос ее был приятен, а горящие глаза и пылавшие щеки показывали столько же, сколько и правильно выбранные слова. Толпа расступилась, пропуская Толуя без шлема (потерял в пылу сражения), в порванном халате на рукавах, где доспехов не было, забрызганного кровью и черного от копоти.

– Ханум, Бату-хан шлет тебе добрую весть – немалыми трудами Ижеславец взят. Скоро люди Абукана вернутся в свои юрты.

Женщины и дети радостно закричали и кинулись обнимать друг друга, целовать детей. Бортэ присоединилась к общему веселью, искренне радуясь победе своего отца и своего народа. Касаясь тонкими губами чужих щек, волос и рук, для каждого находя ласковое слово или улыбку нежную, девушка передала ребенка его матери и медленно двинулась к юрте, желая отдать приказания по встрече Бату-хана в лагере. Погладила она по щетинистой щеке и Толуя, а воин взглянул на нее с отческой нежностью.

Случиться думать, – бояре на то, чтоб думать…

А. Н. Толстой, «Петр Первый»

Сразу после заутрени собрались бояре в княжеском тереме. На улице морозило, оттого распустились на окнах гридницы цветы ледяные. Внутри же было тепло Каменный пол покрыт коврами алыми. С высоких стен и потолка на гостей смотрели ясное солнце и светлый месяц, рогатый индрик-зверь (единорог) – всем зверям отец, райские птицы (грустная Сирин и веселая Алконост), травы, завитками неведомыми растущие, пляшущие львы, сухие телом святые с лицами благообразными и к небу поднятыми очами, и еще много всего. По стенам и под потолком – золотые и серебряные светильники. В конце на помосте и пестрых персидских коврах стояло два резных кресла из слоновой кости, где княгиня Евпраксия восседала сначала с любимым мужем, а потом с повзрослевшим сыном. По стенам длинные лавки, устланные мехами и парчой, тянулись. У дверей гридницы два витязя с копьями да мечами. Бояре занимали свои места, кланялись друг другу, говорили тихо с соседями кто о Бату-хане и Сороцке, кто о свадьбе сегодняшней, на которую все из сидевших были позваны, а потому жаждали совет быстрее окончить и поехать в терем Кирилла, где уже начали обряжать Марфу в свадебный наряд под песни сенных девушек. Шептались: