Горлица и лунь - страница 24

– Поехала ли княжна Агафия с другими боярышнями к твоей дочери?

– Отказалась по причине нездоровья.

– Может, замуж не выдают, потому что хворая?

Воевода Федор – широкоплечий, высокий, человека легко саблей пополам перерубающий – из гридницы выходил и вернулся с епископом Иларионом, величественным старцем в черных одеждах, опиравшимся на посох с золотым крестом. На приветствие бояр ответил он крестным знамением. Все уже стали приходить в нетерпение – когда же начало? Наконец отворились еще раз обитые красной медью двери.

Даниил в шелковой рубахе с широкими рукавами и парчовой затканной золотом тунике до пят и с венцом на голове гордой шествовал к своему месту. За ним, чуть позади, плыла Евпраксия. Последним шел Владимир, неся знамя с грустным солнцем на алом поле. Государи подошли под благословение и сели на свои места. Кашлянув, начал Даниил:

– Должно быть, известно вам, бояре, что на соседнее с нами княжество Сороцкое движутся несметные полчища. Бату-хан жесток и бесчестен, люди его сильны, как медведи дикие. В стане кередском зарезали они на пиру послов, перед этим хлеб вместе вкушая, дары богатые приняв. Не пощадили даже князя Ярослава. Не должны ли мы с дружиной идти в Сороцк на подмогу, погубить злодея лютого? Решим вместе, бояре, – дело это великое и раздумий требует. Сколько у нас дружинников, воевода Федор?

– Десять тысяч наберем, – ответил он басом, задумавшись.

– В Сороцке вдвое больше собрать можно! – сказал с лавки седой благообразный боярин.

– Соберут ли? – спросил Даниил. – Города богатые у них с юга, туда Бату-хан и нападет первым, если не напал уже.

– Позвольте мне слово молвить, – вступила в разговор Евпраксия. – Князь Ярослав убит. На молодых сыновей его лежит тяжесть подготовки к обороне, но мысли их отуманены скорбью. Справятся ли они с этим?

– Очистим себя милосердием, отрем сим прекрасным злаком нечистоты и скверны душевные, и убелимся, одни, как волна, другие, как снег, по мере благосердия нашего19, – сказал нараспев епископ Иларион слабым старческим голосом.

– Если победит хан князей Сороцких, то на Светлоровск откроется ему прямая дорога, – продолжила Евпраксия.

– А кто Светлоровск защитит, если все войско под Сороцком поляжет? – спросил высокий боярин чуть ли не из угла гридницы.

– Кабы были мы одни, мигом собрали бы войско доброе да на Бату-хана ополчились. Только в теремах и избах бабы, старики, ребятишки малые. Перво-наперво их защищать должно, – соглашались прочие на лавках.

– Может, выделить все же отряд малый для помощи Сороцку, – предложил Даниил.

– Не было еще от молодых князей гонца с кликом на подмогу торопиться, – сдвинул брови еще один боярин. – Если же не выйдет с Бату-ханом в чистом поле биться и окажутся люди в городе запертыми, будут только в тягость защитникам, ведь придется кормить наших витязей и лошадей их.

Евпраксия прислонила руку ко лбу, задумалась. Надобно решать скоро – а чего решить? Все напуганы – даже воевода Федор. Тешили матери детей сказками о Бату-хане, а теперь он сам идет сюда, но нет рядом ни витязей на конях, через реки широкие скачущих и с мечами-кладенцами, ни дев премудрых, ни вещей волшебных вроде шапки-невидимки. Это сейчас они решают, оказать ли помощь – скоро сами будут ждать спасения у милосердия людского и Божьего.

Оплывал воск в светильниках. Выступил пот на лицах боярских. Утомились все. Иные с тоской уже глядели в окошки морозные. Наверху в горнице княгини трудилась мамка Агафии Варвара – круглая, вертлявая, с плутовской ухмылкой и взглядом ласковой любимой кошки, с темными кудрями из-под льняной шапочки-сороки белого цвета, без вышивки и украшений. На круглые плечи и тяжелую темно-синюю душегрею, отделанную желтой тесьмой, падал кусок холста – ширинка. Пухлые губы и тонкие брови были подкрашены, а румянец на щеках, как наливные яблочки, свой. Бережно раскладывала Варвара на широкой постели алые одежды из парчи.