– Это... Время? – наконец вымолвил Харт.
– Нет, – ответил Эш. – Это один из тех, кто ему прислуживает. Пропусти-ка его, пусть идет.
Харт посторонился, и фигура грациозно двинулась дальше с таким изяществом и таким проворством, какие человеку не снились. Быстро перейдя световую границу, фигура растворилась во мраке. Несколько мгновений Харт еще слышал, как она размеренно движется в темноте, не испытывая нужды ни в свете, ни в тепле, ни в каких-либо других присущих человеку потребностях.
– Автомат, – оживленно прокомментировал Эш. – Время собирает таких по деталькам. Отчасти как хобби, отчасти для того, чтобы запускать агентами за границу по всему миру и иметь свои каналы связи. Чем ближе будем подходить к логову Времени, тем чаще они будут нам попадаться. Не обращай на них внимания, они совершенно безобидны: по сути – всего лишь навороченные мальчики на побегушках.
– А они... Они – как, живые? – спросил Харт, когда они продолжили путь по залу.
– Не совсем. Автоматы – глаза и уши Времени за пределами галереи. Теперь он очень редко выходит в мир, разве что во время праздников и каких-либо церемоний, где требуется его присутствие. Чем старик древнее, тем он становится более замкнутым и нелюдимым, но и в лучшие свои годы Время никогда не был душой компании. Тем не менее с тобой повидаться он не откажется. Надеюсь, что не откажется. Пошли.
Они продолжили путь, сопровождаемые коконом света, и автоматы, выполняя неизвестную Эшу и Харту миссию, появлялись и исчезали, их невидящие глаза были устремлены вперед, в направлении той загадочной цели, к которой они спешили. Наконец Эш с Хартом подошли к двери – высоченной, футов в пятнадцать, из полированного дерева, украшенного узорами из шляпок черных металлических гвоздей. Дверь возвышалась над ними, и Харт почувствовал себя мальчиком, неожиданно вызванным в кабинет директора школы. Он собрался с духом и усилием воли развеял охватившее его поначалу чувство. Он проситель, а никакой не мальчик. Уже не мальчик. На двери не нашлось ручки, и Харт потянулся было постучать, но не успел коснуться огромной полированной плоскости, как дверь внезапно распахнулась без всякого шума. Усмехнувшись, Эш провел Харта в галерею Мощей.
Галерея открылась бесконечными ярусами-этажами, убегающими вдаль и тянущимися вверх настолько, насколько хватало взгляда в теплом, медового цвета освещении. Харт медленно двигался вслед за Эшем, ошеломленный и подавленный размахами помещения. Ему никак не удавалось разглядеть конец прохода, по которому они шли, и даже сама попытка вычислить приблизительные размеры галереи вызывала головную боль. Вдоль обеих стен тянулись картины, бесконечные серии пейзажей и портретов, заключенных в изящные, филигранной работы серебряные рамы. Один из пейзажей показался ему знакомым – это был живой, медленно меняющийся вид Саркофага из парка: туман рассеялся, но камень был весь опутан ползучим плющом, будто с тех пор, как Харт видел Саркофаг в последний раз, минули столетья. Он перевел взгляд на соседнее полотно и увидел людей, беспечно шагающих вдоль торговой улицы. Ничто в их облике не говорило о том, что они знают, что за ними наблюдают. Эш вежливо кашлянул, и Харт испуганно огляделся по сторонам. До него только сейчас дошло, что он стоит на месте. Сделав вид, что остановился по какой-то причине, Харт поспешил за Эшем. Картины на стенах, казалось, не кончатся никогда, и Харт ошеломленно помотал головой, вновь попытавшись постичь размеры галереи. Нескончаемой вереницей текли мимо них заключенные в рамы живые лица и виды мест; Харт будто смотрел из окна медленно идущего поезда, и каждый раз возникали новые удивительные образы, пейзажи и люди, видимые с расстояния или большого, или же настолько близкого, что порой казалось: протяни руку – и коснешься их пальцами. Картины безмолвствовали лишь до того момента, пока Харт не останавливался перед ними, – тогда в галерее оживали звуки и голоса, притягивающе робкие, словно им пришлось покрыть невероятные расстояния, чтобы достичь ушей Харта.
