– Не называй меня так!
Маделейн помахала рукой с ножом у лица Эша, затем вдруг замерла и отступила на шаг. Ничего не произошло, но все вдруг разом переменилось. Не двинув и мускулом, не проронив ни слова, Эш вдруг сделался пугающе, невыразимо опасным. От него, словно холодным ветром, повеяло ледяной угрозой, и сердце Харта болезненно сжалось. Вся его смелость уменьшилась до размеров горошины, растворилась, исчезла вовсе, и ему стоило невероятных усилий заставить себя не попятиться в страхе от своего спутника. Где-то в глубине сознания сверкнула мысль, он понял, кто такой Эш в реальности – мертвец, как он и говорил. Смерть ворвалась в комнату и наполнила ее целиком. Протянув руку, Эш вынул нож из трясущихся пальцев Маделейн. Он улыбнулся девушке, и улыбка эта не была ободряющей. Хотя, подумалось Харту, была ли это улыбка вообще.
– Ты слишком вольно разглагольствуешь о смерти, Маделейн, а сама ничегошеньки не знаешь. Может, стоит показать тебе, что есть смерть на самом деле? Раскрыть тебе секреты могилы и рассказать о прелестях сырой земли?
Все краски схлынули с лица Маделейн, а макияж потускнел на фоне застывшего взгляда распахнутых глаз. Тело ее била дрожь, но, даже несмотря на это, она не отступила ни на шаг. Улыбка Эша расползлась еще шире, и живого в ней не осталось ни капли.
– Пожалуй, достаточно.
Ровный бесстрастный голос остудил накалившуюся обстановку, словно холодный душ. Эш огляделся по сторонам в поисках сказавшего эти слова, а Мэд провела дрожащей рукой по губам, словно пробудившись от ночного кошмара. Дыхание Харта выровнялось, и сковавший жилы лед начал потихоньку таять. Харт коротко глянул на Эша уже по-новому, а затем так же, как Эш, поискал глазами говорившего. Из лабиринта механизмов прямо к ним направлялся сухопарый мужчина лет шестидесяти, одетый по моде середины викторианской эпохи. Его длинный черный сюртук был изящного, строгого покроя, и, если не брать в расчет золотую цепочку для часов, ярко блестевшую поперек жилета, единственным цветным пятнышком в наряде этого человека был шарф абрикосового цвета, прикрывавший горло. Мужчина стоял перед ними, добродушно осклабившись, – ни дать ни взять, любимый дядюшка. Словно мантия, его фигуру окутывала атмосфера невидимой власти, чуть замутненная некой неопределенностью.
– Пора бы тебе уже перестать провоцировать бедную Мэд, – строго обратился он к Эшу. – Негоже забывать правила хорошего тона только оттого, что ты мертв. А теперь верни ей нож.
– Мне очень жаль, – проговорил Эш, небрежно протягивая девушке нож. – Больше не повторится.
– Во-первых, нисколько тебе не жаль, и, во-вторых, повторится это еще не раз, но в настоящий момент пусть будет как есть. Рад тебя видеть, Леонард. Могу я надеяться, что ты наконец решился поступить так, как тебе надлежит, и пройти через Дверь в Вечность?
– Я не могу уйти, – покачал головой Эш. – По крайней мере сейчас. Я все еще нужен родителям. Ведь именно их нужда вернула меня сюда, и именно из-за их отказа отпустить меня я все еще здесь.
Время втянул носом воздух.
– Недавно ты мне это уже рассказывал, и я тебе тогда не поверил. Ладно, это твоя жизнь, а точнее, твоя смерть, и я не могу указывать тебе, как ими распоряжаться. – Старик повернулся к Харту, который мгновенно выпрямился, став будто чуточку выше ростом под твердым, пристальным, но вполне доброжелательным взглядом. Время был достаточно привлекателен в своем старомодном стиле, с красиво очерченными подбородком и линией бровей. У него была редеющая грива длинных светлых волос, зачесанных назад с высокого открытого лба, но внимание привлекали прежде всего глаза. У Времени были очень старые глаза – старые и чуть-чуть усталые. И знающие очень и очень много. Харт ощутил себя шестилетним мальчиком, чересчур взволнованным близостью к этому человеку, чтобы чувствовать беспокойство. Время понимающе улыбнулся.
