Прошло минут пятнадцать, а я только и вывел пару скудных строк:
«Привет Борис. Пишет тебе Слава. Мы незнакомы, но…».
Какая чушь! Самому противно. Скомкав листок, я швырнул его на пол (начало новому бардаку было положено), взял чистый лист и стал обкусывать ручку. С улицы послышался голос мамы, она звала Никитку домой. Пришло время полдника. Сейчас и ко мне поднимется. Блин, а я ничего не написал. После слов приветствия наступает ступор, в голове такой туман, что мысли, путаясь, создают жуткую неразбериху.
Заскрипела лестница. Я напрягся. А, ладно, фиг с ним, с письмом. Обойдется Борька.
Опустилась дверная ручка, затем послышался стук.
– Борис, ты чего закрылся?
– Сейчас открою.
Убрав ручку в стол, я щелкнул замком, пропустив маму в комнату.
– Порядок навел?
– Типа того.
Мама была довольна.
– Молодец! Теперь бы пару недель комната в таком виде продержалась.
– Нереально.
– Думаешь? А вдруг Борь?
– Ты требуешь невозможного.
Мама улыбнулась.
– Спускайся вниз. Перекуси.
– А что у нас из вкусненького есть? – спросил я, опасаясь встречаться с мамой взглядом. Это ведь не моя мама, точнее, моя, если судить по чисто внешнему виду, но на самом деле моей она не является. Во как загнул, сам запутался.
– Испекла творожную запеканку.
Терпеть не могу запеканку, а на творог у меня аллергия.
– Твою любимую, – добавила мама.
Вот и первое отличие от Борьки. Он обожает творожную запеканку, меня же от неё воротит.
К запеканке я не притронулся, пришлось соврать, что внезапно разболелся зуб, зато с удовольствием выпил чай и украдкой положил в карман несколько шоколадных конфет.
На втором этаже я вновь погрузился в ожидание. Часы тикали, время продвигалось вперед и вскоре раскаленный диск солнца медленно, но верно начал стремиться к горизонту.
…В половине двенадцатого я осторожно открыл дверь, высунул голову в коридор, прислушался. Тишина. Никитка давно спал, родители, судя по всему, тоже. Время шло. Осталось тридцать минут. Даже не знаю, это много или мало? Волнение нарастало, дыхание сделалось прерывистым, мокрые ладони слегка подрагивали. Никогда мне не приходилось так нервничать, никогда моя судьба не висела на волоске. Я не преувеличиваю. Положение на самом деле очень серьезное. Если удача будет благоволить и нам с Левкой удастся вернуться к себе, я сочту это за чудо; если же его план с треском провалится… Страшно представить, во что превратиться моя жизнь в новых реалиях. Я не хочу оставаться здесь, я не должен оставаться здесь!
Без двадцати двенадцать я снова высунулся в коридор. Пора.
Осторожно спускаясь по скрипучей лестнице (теперь я убедился, лестницы в домах скрипят в любых измерениях), я пересек прихожую и бесшумно открыл входную дверь.
В груди клокотало, в голове шумело, в глазах рябило.
– Ухожу навсегда, – шепотом сказал я, не оборачиваясь. – Больше сюда не вернусь.
Уверенность вселяла надежду, пусть слабенькую, хлипкую, но надежду.
До Левкиного дома я шел медленным шагом. Торопиться нет смысла, мы договорились встретиться ровно в полночь, время терпит, незачем ускоряться.
Минут десять пришлось потусить возле клумб с ароматными цветами, попинать на газоне круглый камешек, похожий в свете луны на перепелиное яйцо, а ровно в двенадцать упереться взглядом в дверь и затаить дыхание.
Но Левка не появлялся. Уже три минуты первого – в доме ни звука.
Пять минут – полный штиль.
Семь минут – без изменений.
