Майору никак не удавалось установить связь с соседями, рация издавала бестолковую трескотню, и вдруг сквозь помехи прорезался четкий гортанный голос:
– Я одинокий волк! Я одинокий волк! Добро пожаловать в ад!
Маленький Владик, спавший в кроватке, громко вскрикнул. У Надежды от неожиданного детского крика что-то будто оборвалось в груди и сердце бешено застучало.
– Не надо плакать, мой маленький, – взяв сына на руки, успокоительно засюсюкала Надя. – А-а-а. А-а-а, Владик, Владик, засыпай.
Во рту малыша тут же оказалась соска, но она не спасла положения. Малец выплюнул ее и опять захныкал.
– Надя! Хватит его убаюкивать! – крикнула из кухни Тамара Сергеевна.
– Мама, но он же не доспал.
– Я сказала, хватит! Сейчас сядем обедать, будем Старый год провожать.
– Так рано еще, только темнеть начинает.
– Ничего, главное, что не поздно!
После отъезда Ивана на учения семья Касаткиных жила только одним желанием, чтобы он поскорей вернулся или хотя бы прислал весточку. Первое и единственное пока письмо пришло из Моздока в первых числах декабря. В нем он сообщал, что бригада выезжает на полигон, где будут проходить учения, и просил о нем не беспокоиться. В конце была приписка, что писать больше пока не будет, потому что с полигона невозможно отправлять письма, и расскажет обо всем при встрече.
Тамара Сергеевна тогда долго возмущалась:
– Что это за полигон такой! В наше время письма ребенок не может даже отправить! Я пойду к начальству, я им все выскажу!
Но потом как-то свыклась и никуда жаловаться не пошла.
Надя с Владиком на руках уселась за стол. Тамара Сергеевна налила в маленькие рюмочки вина. За окном бухнул взрыв от брошенного каким-то торопливым мальчишкой взрывпакета. Успокоившийся было Владик, вновь зарыдал, а в сердце Надежды опять что-то екнуло, и неприятный холодок побежал по спине.
Бронетехника Н-ской бригады, наконец, вышла к железнодорожному вокзалу. Один батальон мотострелков и танки поддержки выкатились на привокзальную площадь. Второй батальон, растянувшись гусеницей, остановился на улице Рабочей. Где-то в городе уже слышались выстрелы – это вступил в бой самарский полк.
– Ваш приказ выполнен, вокзал в наших руках, – доложил Санин по рации командующему.
Полковник был горд, что его бронегруппа первая справилась с поставленной задачей, а остальные части и соединения еще топчутся на месте.
– Выставляйте посты! – приказал он начальнику штаба. – Будем ждать, когда подтянутся соседи.
Голос Санина был спокоен, он так и не сумел ни просчитать человеческой логикой, ни почувствовать инстинктом зверя хоть какое-то предстоящее движение противника.
Сразу после слов комбрига полыхнул поминальным огнем первый танк. Привокзальная площадь моментально превратилась в огненный мешок, в котором, как спичечные коробки, вспыхивали бронированные машины.
Командир взвода армии Ичкерии Аслан Джавхаев, положив гранатомет на плечо, сидел в подъезде пятиэтажки на улице Рабочей и смотрел через прицел на ближайший к нему БМП. Джавхаев не дослужил в Советской армии до дембеля полгода. Заехавший в воинскую часть дядя просто забрал его домой, и никто не стал искать дезертира из почти отделившейся республики. Время было веселое, и человеку с ружьем везде была открыта широкая дорога. Аслан поспешил вступить в одно из вооруженных формирований, а попросту, банду. Они ездили по республике на нескольких машинах и, угрожая автоматами, обирали тех русских, которые были побогаче. Но над такой привольной жизнью вскоре нависла опасность, и банда поспешила влиться в Ичкерийскую армию.
