– Опять я ощущаю себя по-дурацки, – яростно зашептал он мне в затылок. – Скажи, когда это кончится? Неужели, чтобы вновь почувствовать себя счастливым, мне придётся снова и снова находиться на грани жизни и смерти? Это такая изощрённая пытка? Почему, чёрт возьми, каждый раз, как думаю о тебе, я чувствую, что делаю что-то неправильно?
– Ты не понимаешь… – тихо прошептала я, пытаясь оборвать его словесный поток.
Но кажется, он не ждал ответов на свои вопросы и не хотел меня слушать. Это больше походило на гневную тираду и откровение.
– Ты снова выводишь меня из себя. И чем больше я злюсь, тем сильнее мне хочется прикоснуться к тебе! Зачем ты раз за разом говоришь такие громкие слова, за которые не можешь ответить после?
Договаривая, он понизил тон, и вдруг совсем замолк. Осторожно прикоснувшись рукой к моему лицу, он неожиданно нежно коснулся моих губ.
– Милая, – зашептал он, утыкаясь в спутанную копну моих волос. – Да, я смертельно болен. Болен тобой. Неужели ты этого не видишь? Твоя намеренная отстранённость невыносима. Скажи, что мне сделать, чтобы это прекратилось? Какие ещё границы мне нужно нарушить, чтобы заполучить твоё внимание?
Потрясённо выдохнув, я думала о том, сколько всего было сейчас им сказано. Мои жалкие, нелепые признания не покрыли бы и половину этих слов. Сердце возмущённо билось о рёбра, словно ругая меня за чересчур долгое молчание и поистине баранье упрямство.
– Я держу себя в руках из последних сил. Просто ответь мне… иначе я буду чувствовать себя ничтожеством, – умоляюще попросил Томас. – То, что ты вчера сказала мне, это правда?
Одно слово. Всего одно слово. Я слишком хорошо представляла себе, какой цепной механизм оно сейчас может запустить, и от этого становилось только страшнее произносить его. Честно, я бы снова предпочла сбежать, если бы мне только позволили. Но Том, очевидно, это предусмотрел и не собирался ослаблять хватку.
В моей голове промелькнула мысль: «А что, если я совру?». Но, представив ход событий, я поняла, что затрудняюсь сказать, что из этих двух вариантов хуже.
– Я жду, – настойчиво напомнил англичанин. – Не заставляй меня жалеть о сказанном.
Почему-то его фраза вдруг заставила меня улыбнуться.
– Это правда. Я люблю тебя, Том.
Даже сперва не поверилось, что я это действительно произнесла.
– О, боже, – облегчённо выдохнул он, и его тело ощутимо обмякло за моей спиной. – Я уж было подумал, что это было сказано из жалости, и не надеялся услышать ещё раз…
– Из жалости?! – неподдельно возмутилась я. – Ну, точно! Вчера был просто идеальный момент, чтобы вдруг проявить к тебе жалость! Решила, знаешь ли, наврать тебе на смертном одре, чтобы жизнь мёдом не казалась. Имей в виду, я никогда не признаюсь в своих чувствах из сочувствия! А может быть, я всю ночь не спала тоже из жалости? Да если бы я…
Пока я нестройно распиналась, смущённая своим откровенным признанием, Том тихо посмеивался мне в затылок.
– Что ты ржёшь?! – наконец не выдержала я, порывисто разворачиваясь, чтобы посмотреть в глаза этому наглецу.
– Ты не исправима, – лицо мужчины, к моему великому раздражению, сияло улыбкой. – Просто несносная. Ты самое ужасное голубоглазое чудовище в моей жизни! Даже предположить не могу, какие глубины ада тебя породили… Но я безумно тебя люблю.
Я недоверчиво уставилась на него, не зная, то ли мне продолжать рвать и метать, то ли начинать радоваться. Так сказать, в моём мозге случился некоторый коллапс из-за несовместимых противоречий. В задумчивости я схватила его за подбородок и поскребла ногтями щетину, авторитетно заявив:
