А в ближайшей тьме блуждает еще большая тьма. Ночь – не повод выспаться, а отличное прикрытие для разведки.
Гору показалось, что слышны чьи-то шаги с южной стороны посадки. Он присмотрелся, но зрение на сей раз не показало ему каких-то силуэтов и фигур. Тяжело сглотнул, почудился ему в этот момент хруст сухих веток и приглушенное шуршание. Негромко и сиюсекундно, но этого хватило, чтобы все тело напряглось.
Весь лагерь спал, военнослужащим снился дембель, многие из них уже должны были находиться дома, с родными и близкими. Командиры сыто дремали после выпитого для сугрева, слышался собачий лай, проказливым эхом доносившийся из поселка. Совсем рядом есть враг. Наутро могут обнаружить труп дежурного с перерезанным горлом.
Гор отогнал от себя эти мысли и передернул затвор автомата. Он прицелился в темную холодную пустоту, будто именно она и есть противник. Никогда он еще не целился в живого человека, пусть и предполагаемого. Руки начинали дрожать не от страха, а от нервного напряжения. Совсем рядом показался огонек тлеющей сигареты, раздался негромкий смешок со всех сторон. В этот момент у солдата сдали нервы – и он открыл огонь из автомата…
Весь лагерь проснулся, командование опросило Георгия, солдаты прочесали местность. Никаких результатов – ни следов, ни окурков, ни поломанных веток. Ничего. Но уснуть в ту ночь никто больше не смог.
На следующий день пришло подкрепление, командование бригады связалось со штабом, доложило о своем прибытии и получило новые приказы. Часть солдат осталась в поселке, остальные с тяжелой техникой и артиллерией двинулись к деревне южнее, которая была нейтральной территорией.
– Пора лечиться у психиатра, – улыбнулся Жора, когда вместе с Эдиком и Федей разгружал ящики с боеприпасами.
– Да ладно тебе, нам всем надо, – отозвался Федя.
Поселок усиленно укреплялся, готовились к прорыву ополчения. Целый день Гор со своей компанией углублял окопы. Работа нелегкая, но бывает и хуже. Впереди раздавались еле слышные автоматные очереди – армия заходила в деревню и, видимо, наткнулась на разведывательно-диверсионную группу. Боевики и сепары, как все их здесь называли, проводили разведку боем. Прощупывали, насколько сильная оборона. «Ничего, выкусите», – подумал Жора, еще быстрее копая. Вернее, пытаясь быстрей копать – мерзлая земля упорно сопротивлялась.
Друзья остановились, чтобы покурить.
– Я рассчитывал на дембель, а не на эту фигню, – тихо вздохнул Георгий.
– Приятного мало, – отозвался Эдик. – Но мы все еще живы, – пар вылетал из его легких.
– Надолго? Сколько пацанов уже погибло.
– Уныние – смертный грех, а нам еще Родину защищать, – неуверенно улыбнулся Эдик.
– Только непонятно, от кого, – прошептал Федор.
– Меня достало уже все! – вспылил Жора. – Берцы накрылись, ноги мерзнут, как у собаки. Грязные все, как не пойми кто…
– Мы обязательно вернемся. Приедем домой в парадной форме, с красивыми погонами, девки со двора будут вешаться на шею, – мечтательно произнес Эдик.
От упоминаний о доме у каждого из друзей защемило сердце. Они вспомнили о своих родителях. Солдаты и так каждый день думали о них, но сейчас эти мысли как игла вонзились в мозг с ядом тревоги.
На следующий день начались ожесточенные обстрелы в этом районе. Все было приведено в повышенную боевую готовность. Украинская артиллерия била по позициям ополчения, оттуда не стеснялись отвечать тем же. По ночам снаряды падали с небес пачками прямо рядом с поселком. «Окопы могут стать или хорошей защитой, или плохой могилой», – подумалось Жоре. Несколько дней безумного огненного ливня со всеобъемлющим грохотом гнева может превратить любого человека в зверя.
