Нескончаемым, но реденьким потоком из домов уходили люди. Многие покинули свои квартиры еще до моего приезда. Другие собирали пожитки. Они все шли мимо меня. Я глядел в их лица и сочувствовал им. Загруженные сумками мужчины уверенно вели за собой семьи. Они воспринимали происходящее как что-то закономерное. Женщины почти все на нервах, некоторых трясет, они останавливаются, пьют воду, и на время дрожь затихает. У многих на руках дети. Детский пронзительный плач прорезал пространство летнего утра под грохот оружия. Именно в такие моменты понимаешь, насколько все вокруг противоестественно. Ополченцы прикрывают некоторых, когда проводят по зоне, где шальная пуля может попасть в мирных горожан. Повстанцы стараются помочь семьям с детьми.
Я не видел, чтобы кому-то не давали покинуть свое жилье. Даже если такие инциденты имели место, то, скорее всего, потому, что снаружи было просто опасно и людей просили временно переждать в здании. Странно, но я не заметил у окружающих ненависти к ополченцам, ведь именно они устроили незабываемое утро, которое многие запомнят до последних своих дней. Один из жильцов дома, что стоял поодаль, вынес бойцам пятилитровку воды и немного бутербродов. Повстанцы поблагодарили, разбирая еду.
Никто их не боялся. Мирные жители стояли рядом с ополченцами, внимательно слушали их разговоры, сами спрашивали о бое. Создавалось ощущение, что проходят своеобразные учения, что здесь все свои, что бой идет не всерьез. Но чувство это обманчиво.
Немолодой мужчина рассекал вокруг на мопеде, выезжая порой за дома, где в него могли попасть.
– Эй, ты куда? Попадут в мопед – яйца поджарятся! – окликнул его один из бойцов.
– Да успокойся, это российский корреспондент, – сказал другой ополченец.
– Так и что теперь? Ему, что ли, яйца не нужны?
Вот такие диалоги на поле боя. Смерть может в буквальном смысле поджидать за углом в любую секунду, а юмор в людях все равно продолжает жить даже в таких непростых ситуациях.
Мы услышали гул. Истребитель появился в небе над нами. Он летал и утром, отбрасывая тепловые ловушки. Проводил разведку, оценивая возможность удара по позициям ополчения. К счастью, он не стал бомбить жилую застройку.
Одновременно с этим появился слух, что из аэропорта на помощь погранотряду спешит подкрепление – грузовик с нацгвардией. «Весело, – подумал я, – они могут зайти с другой стороны и окружить эти дворы. А там уже никто не будет разбирать, где мирные жители, а где противник». Положение могло ухудшиться в разы. Все усугублялось тем, что нормальная эвакуация из домов не проводилась. Если сюда приедут украинские солдаты на танках или БТРах, то жертв среди мирного населения избежать не удастся.
…Разрывы и грохот возобновились. Из чего-то саданули так, что земля под ногами затряслась. И я ощутил страх – инстинктивный, животный, который заполонил все нутро. Страх от осознания себя бессильной букашкой перед военной машиной, от беззащитности перед железкой с тротилом или порохом. Или что там кладут в снаряды?! Секунду спустя страх вместе с душой ушел в пятки, а затем разрядился в землю. За время моего пребывания на битве за погранотряд я слышал всего два таких мощных взрыва. Совершенно непонятно, кто и в кого стрелял. Возможно ли вообще выжить, если в тебя стреляют таким?
Парень стоял с симпатичной девушкой. Оба молодые: лет двадцать, не больше. Я так и не понял, откуда он достал бронежилет и надел. Чувствуя себя в большей безопасности, высунулся посмотреть дальше, чем рисковали остальные. Да, луганчане настолько суровы, что ходят с бронежилетами. Вот они, реалии наших дней.
