Город с львиным сердцем - страница 10

Если что? Если захочет ослепнуть? Или замёрзнуть? Он снова миролюбиво фыркнул и, отвернувшись, лёг в стороне. Ещё какое-то время он посматривал из-под полусомкнутых век на угасающее пламя очага и размышлял, нет ли в округе разбойников, сумасшедших, змей, крыс, хищников, да мало ли кого. Слушал сердце. Пытался отгадать, что ждёт завтра. Не мог. И, когда его уже почти одолел сон, пробормотал сам себе: «Жив – свети, умираешь – борись».

Раз Кара торжественно нарекла его именем звезды, может, ему подойдёт такой девиз?

Мальчишка, никогда не выходивший за свои надёжные стены, и звезда-странник, привыкшая мчаться по Небесным садам, не имели никакого представления о расстояниях поднебесного народа. Ни он, ни она не увидели ничего необычного в том, что четверть огромной пустыни, где лежали под песком с полторы дюжины умерших городов, они пересекли за день и кусочек наступающей ночи, а меж тем это не было бы возможным даже для всадников на верблюдах. Разве что для чародея, оседлавшего ветер, да и тот наверняка бы замешкался.

Так было раньше. Ныне мир стал другим и двигался сам, уползая из-под ног, съёживаясь, стягиваясь, осыпаясь. Он чувствовал, что путешественниками – хотя бы одним – движут благие намерения, и в ожидании ворочался, как пораненное существо. Но и этого не было бы достаточно, чтобы успеть так скоро. Если бы уже тогда за двоими никто не шёл, наблюдая, лениво прислушиваясь к разговорам, усмехаясь и лёгкими движениями руки поторапливая всё вокруг. Быстрее, ещё быстрее. Здесь, в песках, он был способен на это: мёртвые, сонмы мёртвых придавали ему силы. Имя ему… Впрочем, зачем? Важнее сказать, что он страшно злил меня этими дерзостями, но даже я не мог пока сбить с него спесь.

Ничего, ещё смогу.

Он всё время оставался вне видимости, а ночь провёл в стороне от полустанка, куря трубку и вдыхая столь сладкие для него ароматы: запустения, гибели, времени, полыни. Когда занялась розоватая заря и двое покинули место ночлега, преследователь тоже неспешно поднялся, поднял своего задремавшего верблюда и продолжил путь.

Тучи над Ширгу, от которого ныне осталась лишь Четвёртая Непомнящая столица, налились багрянцем и рыжим золотом, но с наступлением дня снова обиженно посерели. Им совсем не нравился ежегодный праздник, который начинался в Графстве. Мне тоже он не нравился… но я уже точно знал, что именно там двое встретят третью.

Четвёртый, возможно, тоже догадывался.

– Пугало! Гори, пугало!

Факел в руке дородного мужчины – судя по грубой проволочной короне, самого графа – ярко полыхнул и лизнул безветренный воздух. Люди засвистели. Затопали. Они спешили подойти поближе, не боясь дыма, режущего глаза.

Пугало, одетое в бежево-коричневые тряпки, распяли на сбитых крест-накрест толстых балках. Набили соломой, на мешковине нарисовали страшное лицо. На голову надели островерхую широкополую шляпу, на руки – чёрные перчатки. Издали пугало было не отличить от человека – так казалось мальчику. Более того, человека он узнавал. На площади сжигали кого-то очень напоминавшего одного из Песчаных чародеев, а судя по шляпе, то был последний чародей, Великий герой, Ширкух Ким.

Мальчик повторил имя про себя. Он стоял и смотрел, как под шестом разводят огромный костёр, кидая туда поленья, посыпая сеном и щепой. Бросают сушёную лаванду, изгоняющую скверну, бросают полынь, чабрец и крапиву. Мальчик стоял и ждал, а по сердцу его и памяти словно расплёскивалась грязь.