– Знаешь, гляжу на них сейчас и думаю: мои не удивились, наверное, когда я не вернулась. Привыкли, что я могу надолго пропасть, засмотревшись на людей.
– Но теперь-то хватились. – Мальчик снова вспомнил дату на билете, вздохнул. Он не знал, как небесный народ меряет время, много ли для них два лау, и потому не стал сетовать вслух, себе душу и так уже растравил.
– Угу. И как там без меня мама, как братишки… – Она резко замолчала. Опять куснула губу, оглядела свою работу и потребовала: – Ладно, бери бочонок и идём на улицу. Промоем, а потом зажарим.
С напускной бодростью она подхватила узел с потрохами одной рукой, другой взяла за ноги тушки и встала. На небо она больше не смотрела, даже когда вышла на улицу.
Птицы вышли вкусными, по крайней мере мальчику так показалось, хотя раньше он дичи не ел. В городе силу ему давали стены, деревья, люди, а воду он пил только потому, что она казалась сладкой. Здесь, ослабленный долгим тревожным сном, дорогой и расставанием с Холмами, он с удовольствием набросился на сочное жирное мясо, к которому примешивался вкус кисловатого ягодного сока и какой-то принесённой Карой душистой травы. Звезда наблюдала за ним с прежним нескрываемым самодовольством – правда, только в те минуты, когда сама не впивалась в нежную бело-розовую спинку птицы. Больше не говорила – не спрашивала ни о чём и ничего не вспоминала. Так же молча она бросила в гревшийся на очаге котёл с водой несколько цветков и корешков, а вскоре протянула мальчику стакан в ржавом металлическом подстаканнике. То, что там получилось, было вкуснее воды.
– Ты невероятная. – Он сказал это вполне честно. Ему было тепло и спокойно, и мир вокруг – даже полумёртвый и очень далёкий от родных мест – казался намного уютнее, чем ещё недавно. Свет звезды сливался с ровным светом огня. – Ты точно не богиня?
– Боги и богини у нас не мечутся туда-сюда, вершат судьбы, спасают миры, в общем, делают большие дела, – усмехнулась Кара, тоже с громким хлюпаньем делая глоток из чашки. – Я обычная. Даже не представляю, с чего это именно меня сюда занесло и… – снова на миг что-то в лице переменилось, – почему так поздно.
– Поздно? – удивился он, даже забыв добавить, что спасать города – дело большое.
Она спохватилась, торопливо и неловко заулыбалась, разведя руками:
– Извини. Я так, ворчу. Просто посмотрела бы на тебя во всей красе, посидела бы в кабаке, выпила бы этого вашего золотого красивого напитка с пенкой… как его? И не было бы этого. – Она шевельнула голыми пальцами ног. Возможно, хотела ещё на что-то пожаловаться, но не стала. – Ладно, всё поправимо, верно говорят: жив – свети, умираешь – борись. Но, наверное, надо уже поспать. Выйдем тогда завтра пораньше, по холодку.
Она убрала волосы за уши, зевнула и при этом засияла ещё ослепительнее. Неосознанно мальчик зажмурил один глаз, и Кара сразу сгребла два пледа.
– Ярко? Ну я тогда в них закопаюсь, а ты так поспишь! – нагло заявила она. – Зато не будешь меня видеть. Я же достала нам ужин!
– Хорошие дела… – фыркнул мальчик, ёжась. – А я развёл тебе огонь!
Один плед всё же прилетел в него, снова пахнуло дохлой кошкой.
– Ладно, но пеняй на себя. Я буду светить. – Кара отползла немного в сторону, бросила под голову сумку и, свернувшись в подобие клубочка, накрылась. Белое мерцание всё равно пробивалось из-под грубой ткани. – Спи хорошо, малыш, – это был уже сонный рассеянный бубнёж. – Если что, иди ко мне под бок.
