Поначалу сон не шел к инспектору – мешал кипящий в крови адреналин и змеиный клубок беспокойных мыслей в голове. Но лекарства и накопленная за день усталость сделали свое дело – Влад задремал.
Проснулся он посреди ночи от телефонного звонка. Одним движением Рокот смел мобильник с тумбочки, принял вызов.
Но это был не Жорик и не водитель.
– Простите, что разбудил вас в столь поздний час, но это действительно важно, – произнес Виктор Минич. – Только что бывший мэр Верхнего Плеса Василий Солтысов был найден повешенным у себя дома. В предсмертной записке недвусмысленно указано: в его самоубийстве следует винить прокурора Виктора Минича и столичного инспектора Владислава Рокота. Так что теперь мы оба оказались под ударом.
Голос в трубке замолчал, явно ожидая ответной реакции. Но Влад понятия не имел, что ему сказать.
– Похоже, вам все-таки придется задержаться в Верхнем Плесе, – подытожил Минич.
Глава 3. Встречи и разговоры
Мы будем жить с тобой на берегу,
Отгородившись высоченной дамбой
От континента, в небольшом кругу,
Сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой
И слушать, как безумствует прибой,
Покашливать, вздыхая неприметно,
При слишком сильных дуновеньях ветра.
Иосиф Бродский
Темный город – 24
В детстве я любил играть в прятки по ночам. У меня было мало друзей, и потому я играл один. Впрочем, не так: когда я прятался, весь мир играл со мной.
Теплыми ночами я, не спросясь, выбирался из дома, выходил в безлюдный парк или двор, и там прятался за деревьями или за плотной стеной кустарника. Я застывал, смиряя дыхание, старясь ничем не нарушать ночную тишину. Я сохранял абсолютную неподвижность даже когда мелкая насекомая дрянь падала мне за шиворот. И постепенно я словно сливался со своим укрытием, становился его неприметной частью.
Сейчас мне самому трудно в это поверить: те детские прятки могли длиться по нескольку часов. Мне нравилось, как в тишине обострялся мой слух и все другие чувства. Я ощущал, как прохладная влажная земля вытягивает тепло из моего тела. Я слушал, как оглушительно громко с дерева падает лист – неприлично долго и шумно. Свет далекого фонаря казался мне невыносимо ярким, и я отворачивался от него.
Иногда мимо моего убежища проходили люди. Они совсем не понимали правил игры: разговаривали в голос, шагали шумно и дерзко там, где даже ветер старался не дышать.
Поздний путник – словно пьяница, храпящий в церкви. Он не понимает, что кощунствует каждым своим шагом, он не ощущает таинственной неподвижности ночи.
Люди делают странные вещи, когда думают, что на них никто не смотрит. Сидя в своем тайном убежище, я видел и слышал довольно много. Небольшие жизненные эпизоды в пустынном парке – порой неприятные, смущающие, а иногда откровенно смешные. Большинство из них давно стерлись из моей памяти. Но я отлично помню, что чувствовал каждый раз, когда слышал приближающиеся шаги. Я ощущал себя крайне уязвимым, но при этом – безмерно могущественным. Смесь щемящего страха и темного азарта, – наверное, так себя чувствует монстр, живущий под кроватью.
Удивительно, но во время ночных пряток меня ни разу не ловили. Люди, я имею ввиду. Собаки находили меня несколько раз: они громко ломились сквозь кустарник, обнюхивали меня, тыкались в лицо мокрыми носами, иногда радостно лаяли. Но это не считается, ведь собаки в прятках – против правил. А люди никогда не находили моего убежища. И это хорошо: ночью в Нью-Йорке слишком уж легко наткнуться на неуравновешенного психопата.
