Я давно хотел написать историю Малиновки – такую увлекательную, настоящую, чтобы передать читателю всю мою любовь к этому месту. Говорят, – но это тоже слухи, конечно, – что сам Гончаров – наш писатель-классик – вдохновлялся тут для написания своего «Обрыва». Слышали про то?
– Я слышала, что компаньонка здешней барыни – ваша родственница, – осторожно, боясь его спугнуть, говорю я.
– Ну, не компаньонка, – морщится мой собеседник. – Скорее, она была няней Кэтлин – Смолину так звали, на английский манер. Ее отец ведь был ирландец. Да, да, это целая история. Кэтлин досталось в наследство огромное состояние – у нее тут были и земли, и заводы. Было еще одно имение в сельских районах – оно потом под школу использовалось. И няня-то – эта самая Джейн, тоже, кстати, англичанка – и предложила соорудить вот эти родовые усыпальницы для себя и своей барыни. Причем заранее – когда о смерти из них никто еще не помышлял. А потом революция… Ну вы знаете всю эту историю…
Я молчу, понимая, что он продолжит сам: я вижу, что ему хочется продолжить, но он борется с собой. Мы переходим на другую дорожку; звук от автомобилей совсем перестает быть слышен. Лишь шум ветра в кронах и редкая перекличка птиц.
– И вот потом все эти россказни – склепы, клады, подземные ходы… А знаете что? – он останавливается и смотрит на меня из-под ладони, закрываясь от солнца, которое нашло путь сквозь ветки деревьев и светит ему в лицо. – Не хотите взглянуть на эти самые склепы? На самом деле это не так далеко, если знать дорогу. Просто я придерживаюсь того простого принципа, что лучше один раз увидеть…
Я киваю, и он тут же сворачивает на другую тропинку – уже без асфальта. Мое сердце стучит сильнее, но я изо всех сил стараюсь скрыть свою радость. Только бы его не спугнуть, только не…
– Дело ведь даже не в том, есть ли там подземный лаз или нет. Я уж молчу про дурацкие слухи о кладах – меня это вообще мало интересует. Вся соль в другом…
Он останавливается и поворачивается ко мне. Узкую тропку со всех сторон окружает низкий кустарник с красноватыми листьями. У Ташина взъерошились волосы на голове, бородка ушла в сторону, а глаза блестят – он похож на поэта, охваченного вдохновением.
– Вот если я вам скажу, Наталья, что лаз есть? Что подземный ход существует – вот что это изменит? Для вас лично? Да ничего!.. Дело совсем не в лазе, а в том, кого мы там можем встретить. Так ведь, Наталья?
Глаза мои расширяются, в правом виске молоточком стучит пульс. Несмотря на то, что солнечный свет заливает всё вокруг, я опять ощущаю себя в темноте, где вздыхает кто-то огромный.
Он, видимо, замечает бледность моего лица и удовлетворенно хмыкает.
– Значит, успели кое-что увидеть, да? Быстро, однако. Некоторые годами ждут – и ничего. Что-то, наверно, есть в вас…
Ташин поворачивается и идет вперед своими большими шагами. Я смотрю на его удаляющуюся спину, ни о чем не думая. А затем семеню за ним. Солнце светит, птицы поют.
– Вот это барский, а вон тот – его сейчас совсем прошлогодним мусором засыпало – предназначался для Джейн. Раньше тут даже крест был, потом его погнули и сломали, – мы стояли возле полуразрушенного каменного сооружения, которое напоминало уходящую вниз арку. На боковинах сохранились остатки ржавых петель: раньше, вероятно, тут находились двери. Сейчас на их месте зиял полузасыпанный землей и камнями провал.
