– Наше дело маленькое, – безразлично бросил гамбулиец. – Топай, куда скажут. Потом коли, куда покажут. Потом отдыхай, когда разрешат…
Но вдруг встрепенулся:
– Вообще-то сотник говорил, будто на штабном совещании раб кицри им сообщил об изменении маршрута по приказу царя. Так и точно… Гонец же прискакал вчера… А чего он может задумать?
– В Элам[6] сбежать! Мы с тобой не знаем, что в приказе было написано.
– В Элам? А мы-то с какого перепуга туда пойдем?
– Тебе это надо? – в лоб спросил писец.
– Не-а! – Возница даже головой мотнул от возмущения. – Кто кого дожмет в этой долбаной войне, одному Нинурте известно. Я Эламу не присягал… А если Ашшурбанапал возьмет верх… А мы как раз там и окажемся… Ох! Он же, сука, нас на деревьях развесит… Или еще что похуже…
– Ты это… Потише давай, – предостерег товарища писец, пугливо озираясь. – Деревьев и тут хватает.
– Так что делать? – В голосе возницы прозвучало отчаянье.
Ниппурец горячо зашептал ему на ухо:
– Бежать надо – вот что.
– Так мы же под надзором, – засомневался возница. – У нас груз особой важности.
– А мы вот как сделаем… – Писец придвинул губы вплотную к уху гамбулийца.
Тот весь напрягся и покраснел. Но вожжи из рук не выпускал, лишь несколько раз кивнул в подтверждение своего согласия. Голоса двух заговорщиков терялись в скрипе колес, бряцанье оружия, хлюпанье сотен ног и копыт по грязи…
Отряд расположился на ночлег на берегу Тигра. Все, кто мог участвовать в возведении наплавного моста, разобрали инструменты, канатные бухты, мешки с гвоздями.
Работать предстояло всю ночь. В лагере остались только больные, кашевары и конюхи. Да еще подвода с особо ценным грузом, к которой раб кицри приставил часового.
Возница и писец получили указание неотлучно находиться рядом с сундуком. Даже нужду справлять под телегу. А при малейшем намеке на опасность тащить сундук прямиком к палатке командира. Не взирая ни на что… Хоть по воздуху лететь, хоть по кострам бежать.
Спать они не ложились. Тут не до сна – такой шум стоял. Визг пил, треск падающих деревьев, стук топоров, плеск воды, крики пехотинцев, ругань сотников, ржанье мулов, мычанье волов…
Когда луну закрыла плотная полоса облаков, писец тихо сказал:
– Пора.
Оба точно знали, что нужно делать. Ниппурец подсел к греющемуся у костра часовому, вроде как о чем-то хотел с ним поговорить. Но краем глаза наблюдал за возницей. Когда тот подошел к мулу, он приобнял часового.
– Ты чего? – удивленно спросил тот.
Отточенная сталь вошла ему под ребра. Ладонью другой руки писец прикрыл часовому рот, приглушив сдавленный вскрик. Когда часовой обмяк, он подпер его тело поленом, чтобы оно не свалилось вбок.
Затем поднялся и направился к телеге. Набросав в нее оставленные пехотинцами вещмешки, заговорщики накрыли ворох рогожей. Даже вблизи никто не смог бы понять, чем именно нагружена подвода.
Осторожно поглядывая по сторонам, они погнали мула к тополиной роще. Туда, где при свете горящих факелов пехотинцы валили деревья.
Когда часовой на заставе громко спросил куда они едут, писец крикнул:
– Везем воду и провиант для лесорубов!
Но не доезжая до лесоповала, они резко свернули в сторону. В кромешной темноте этот маневр остался никем не замеченным. Теперь заговорщики стали беглецами.
Они заранее договорились, что сразу не поедут в Вавилон, а сначала отправятся на север. Подберутся как можно ближе к Загросским горам и уже оттуда повернут обратно с попутным караваном из Мидии. Как будто они тоже купцы и возвращаются домой.
