Топаю по ледяной улице в одном свитере, ветер продувает насквозь. Люди вокруг такие… четверговые – это когда уже успел устать от рабочей недели, но еще не светишься в ожидании выходных. Сумка тяжелая, настроение вообще не айс.
Забегаю в кофейню, на ходу заказываю капучино с корицей. «Напиток для Татьяны готов!». Подхожу к стойке забирать и вдруг…
И вдруг вижу: пенка у кофе – цвета карамели, а сверху заботливой рукой выведено сердечко, корица раскидалась по поверхности как звезды в августовском небе, и пахнет все это уютом и новыми надеждами. Я прямо залюбовалась. Будто задышала заново.
«Как красиво!» – не выдержав, сказала хмурой утренней девочке-баристе. «Спасибо, я старалась», – улыбается она, поднимая глаза.
И я вижу, что и она – задышала.
***
Заметили? Со вчерашнего дня все изменилось.
Когда гусеница заматывается в кокон, а потом вылетает оттуда бабочкой – многие думают, что у нее там, внутри, просто отросли крылья. На самом деле внутри кокона происходят сложные биохимические процессы; по сути, тело гусеницы почти полностью распадается (остается только остов) – и собирается заново в совершенно иное тело из тех же элементов. Вот такая магия природы.
А вчера тоже магия случилась. За одну ночь мир, обмотавшись коконом темноты, переродился из лета в осень.
Весь предыдущий сентябрь и часть октября казались продолжением бесконечного, щедрого, сияющего августа. Будто смотришь дооолгий летний закат. Очень медленно опускается солнце и ложатся тени, но все-таки это еще он – тот самый день августа.
А тут вдруг просыпаешься утром – а мир другой. Закат закончился, начался новый рассвет, осенний. Краски вокруг будто выцвели, покрылись прозрачной дымкой, и эта дымка везде: в холодном воздухе, на желто-коричневых листьях, на утреннем сером асфальте. Хочется не спеша скользить по улицам, наблюдая, как рождается осень.
И вот ты едешь по городу – и чувствуешь, как вместе с осенью заново рождаешься и сам.
***
Октябрьский вечер. За окном однообразно шелестит дождь, струи воды сбегают по стеклу вниз. Сумерки.
Я сижу на диване, Рысь – в диване. Там внутри хранятся пледы и покрывала, и она обустроила себе уютное гнездышко. Заглядываешь – а оттуда светятся два желтых глаза, и кисточки на ушах шевелятся. Она любит сидеть там – как бы рядом со мной, но все же отдельно.
Получается такое двухместное купе с верхней и нижней полкой. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, стучит ливень по жестяному карнизу. Ложечка звенит о бока стакана. У нас тут теплое окошко и много пледов на двоих. Монотонный шелест укачивает, баюкает, словно движение поезда, глаза слипаются, и мы с Рысью вместе уезжаем, уплываем куда-то под звуки осенней ночи…
В ноябре не пишется.
В черно-желтом ноябре просто ходишь по улице, рассматривая темные силуэты веток на фоне жемчужного неба. В черно-белом ноябре смотришь из окна с удивлением, как снег летит под фонарем, все будто в первый раз.
Тексты живут внутри, но не торопятся наружу. Греются, толпятся, путаются, занимают очередь на выход. И в какой-то момент просто берешь и начинаешь записывать. Строки ломаются под рукой как первый лед на ноябрьских лужах, а ты все пишешь и пишешь, весь в осколках слов. Они кружат вокруг в первой зимней пурге, и никак не можешь собрать их и сложить воедино.
И весь он такой, этот ноябрь.
***
Дни тянутся долго и задумчиво. Между стылым рассветом и ледяным закатом проходит, кажется, целая вечность.
