В Городке проживал скромный молодой человек, который звался художником. Да настолько хорошим, что однажды был вызван в Петербург, в Императорский театр, для изготовления декораций. Там состоялось знакомство с девушками – вокалистками и из балетной группы. Люди были все молодые, весёлые, образованные, особенно жизнью не озабоченные и счастливо и даже влюблённо провели два месяца.
Художник писал декорации, девы репетировали, а балетные танцевали. Вечерами – гуляли. Да как не гулять? Город-то какой. Петербург! Возникла, конечно, симпатия. Затем, может, чувство. Но не будем углубляться. Художник пригласил в Городок на недельку Анну Кернер, очень обещающую. Поющую в основном с Фёдором Шаляпиным.
Звал художник её уже Нютой. Просто раз бродили вместе, то что мешает? А правила приличия просто обязывали. Подумать только, к 1920-м годам ещё сохранились приличия. Не знаем, как в столицах российских, а в Городке – сохранились. Приглашение приехать получила и подруга Анны.
В театре волнения были, как в любом артистическом сообществе. То, что приедет «фифа» из Мариинки, – не очень опасно. Ну, может, даст здесь концерт. Да и уедет.
Но вот безобразие, что едет к художнику. Который был тих и скромен. И многим в театре нравился. Актрисы разошлись не на шутку. Им стало казаться – все они уже не только влюблены в художника, но получили от него недвусмысленные знаки внимания и, может, даже обручены.
Театр начал бурлить. Хотя концерт с участием «фифы» готовился с привлечением артистов театра.
Всем было интересно знать, насколько слухи из Мариинки верны. Так как уже рассказывали, что при исполнении «Алеко» Шаляпин ударил кинжалом Анну Кернер и шов зашивали. А во время сцены ревности он, Шаляпин-Отелло, стал так душить Дездемону-Кернер, что она десять дней петь не могла.
Ну и ну, во дела столичные!
Анна же и её подруга оказались совсем не «фифами», а весёлыми и очень дружелюбными девушками.
«Во как, – думали местные театральные. – Мы бы не смогли. Мы бы хоть немного, но поругались. Или отметили, что туалеты – на улице. Безобразие!»
А эти девушки – ничего. Ходили в лес, набирали грибов. Купили вина, и вечером после очередного спектакля было даже весело.
Нюта, так стали называть Анну актрисы, сразу согласилась спеть немного.
Алябьева, Верстовского, несколько арий из опер.
Так всё и было. И здорово. Публика принимала Анну на ура. Местные расслабились и подобрели. Совсем всё стало хорошо, когда Анне пришла молния:
«Связи срочным подписанием контракта турне Европе немедленно прошу прибыть дирекцию театра.
Директор»
Вот и всё. Художник было хотел всё-таки что-то сделать, сказать. Даже сделал набросок поясного портрета. Но объясниться не успел.
Ту-ту, поезд умчал Анюту Кернер из жизни художника.
Кто знает, как сложилось бы. Правда, мама художника тихонько своему мальчику, впавшему в меланхолическое состояние, сказала мудрые слова. Как каждая мама.
– Особенно не переживай. Придёт время, и всё образуется. Просто помни, что у тебя – мама. И это – на всю жизнь. Даже если меня и не будет.
Ажиотаж постепенно затих. Народ вновь смотрел «Бесприданницу» или слушал «Чио-Чио-Сан» и переживал. «Какой же мерзкий этот капитан! Бросил девушку, да с ребёнком. Его бы на профбюро вытащить. Враз бы в ум вошёл».
На периферии девушки вообще более чувствительны и сентиментальны.
