Горячее молоко - страница 11

Для утверждения займа на оплату лечения в клинике Гомеса Розе пришлось взять меня с собой на собеседование к ипотечному оператору.

На все утро я отпросилась с работы, а значит, за три часа потеряла восемнадцать фунтов тридцать пенсов. Лил дождь; банковская красная ковровая дорожка промокла. Кругом были расклеены плакаты со словами о том, как много значит для банка наше благополучие; можно подумать, главная забота этого учреждения – права человека. Сидевший за компьютером молодой человек был обучен проявлять жизнерадостность и дружелюбие; изображать – в меру своего понимания – участливость; быть открытым и энергичным; любить свой нелепый красный галстук с логотипом банка. На красном бейдже значились его имя и должность, но уровень заработной платы там не фигурировал – видимо, где-то в районе честной бедности. Клерк старался находить к нам индивидуальный подход; объективно оценивать наше положение; разговаривать простым и понятным языком. С плаката на нас взирала тройка отталкивающих банковских служащих; все они смеялись. Женщина была изображена в строгом костюме (пиджак с юбкой), мужчины – также в костюмах (пиджаки с брюками), их посыл передавал черты нашего с ними сходства и стирал наши различия: дескать, мы – разумные мечтатели с плохими зубами, в точности как вы; нам всем требуется отдельное жилье, чтобы ссориться с домашними только в Рождество.

Я понимала, что эти плакаты – обряд посвящения (в собственность, во вложение денег, в долги) и что эти корпоративные костюмы сообщают о принесении в жертву сложных гендерных различий. На другом плакате была фотография аккуратного двухквартирного дома и палисадника размером с могилку. Цветов в палисаднике не было, только новенький газон. Вид у него был заброшенный. Квадраты дерна еще как следует не срослись. Можно подумать, слева от этажа, который пристраивался для нас, затаился какой-то параноик. Он срезал все цветы и убил домашних животных.

Наш клерк заговорил оживленным, но механическим тоном. Для начала он сказал: «Привет, девушки» – хорошо еще, что не «Здравствуйте, дамы», а потом пустился перечислять банковские продукты, доступные для лишения меня наследства. В какой-то момент он спросил у моей матери, ест ли она бифштексы. Этот вопрос был задан не к месту, но мы поняли глубинный смысл (не роскошествуем ли мы?), а потому Роза ответила, что придерживается веганства, поскольку считает нужным отстаивать более гуманный и заботливый мир. А когда ее тянет на излишества, может добавить в дхал и рис по столовой ложке йогурта. Клерк не знал, что веганы не употребляют в пищу молочные продукты, иначе Роза выпала бы из красного банковского кресла на первом же препятствии. Дальше он спросил, любит ли она дизайнерскую одежду. Мама ответила, что любит только дешевые, грубые вещи. Есть ли у нее абонемент в спортзал? Странный вопрос, учитывая, что пришла она с тростью и с перебинтованными отечными лодыжками, против которых были бессильны противовоспалительные и болеутоляющие, запиваемые каждое утром стаканом не той воды.

Молодой человек попросил предъявить акт риелторской оценки нашей собственности и сообщил, что к нам наведается их штатный земельный инспектор. Компьютер одобрил все предоставленные нами на тот момент сведения, потому что моя мать полностью выплатила ипотеку. Недвижимость в Лондоне все же чего-то стоит, хотя викторианская кладка держится на слюне, моче и клейкой ленте. Клерк сказал, что склонен утвердить наш заем. Мама пришла в радостное возбуждение от предстоящего медицинского приключения: для нее клиника Гомеса была сопоставима с наблюдением за китами. Я побежала на работу варить три вида эспрессо, а Роза вернулась домой, чтобы обновить список болей и болезней. Не стану отрицать: ее симптомы представляют для меня культурологический интерес, хотя и тянут к земле вместе с нею. Ее симптомы говорят сами за себя. Болтают без умолку. Даже я это знаю.