Вы можете спросить: «А что же здесь странного? Если тебя окружили птицы, жаждущие впиться в твои внутренности, – самое время кричать».
Так и есть. Только звук, исходивший из уст сатира, не был обыкновенным воплем.
Он разнесся по залу как взрывная волна, разметав птиц, каменные стены затряслись, а меня охватил холодный безотчетный страх.
Не будь я примотан к сатиру скотчем, я бы бросился бежать. Я бы спрыгнул вниз с выступа, на котором мы стояли, – лишь бы спастись от этого звука. Но я был привязан, поэтому просто выронил саблю Мэг и зажал руками уши. Мэг, ничком упавшая на каменную дорожку, истекала кровью, ее тело под воздействием птичьего яда, похоже, начало неметь. Она сжалась в комочек и закрыла голову руками.
Стриксы умчались обратно в темноту.
Сердце бухало в груди. В крови кипел адреналин. Прежде чем я смог произнести хоть слово, мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов.
– Гроувер, – проговорил я, – ты что, призвал панику?
Я не видел его лица, но чувствовал, как он дрожит. Он лежал на выступе, завалившись на бок, отчего я оказался повернут к стене.
– Я не собирался, – прохрипел Гроувер. – Годами ее не использовал.
– П-панику? – переспросила Мэг.
– Крик потерянного бога Пана, – объяснил я.
Одно упоминание этого имени опечалило меня. О, как чудно мы с богом природы проводили время в древности, танцуя и резвясь в заповедных местах! А порезвиться Пан умел. Потом люди уничтожили почти все заповедные места, и Пан исчез. Это все из-за вас, люди. Из-за вас боги лишаются самого хорошего.
– Я и не знал, что кто-то кроме Пана может пользоваться этой силой, – сказал я. – Как тебе это удалось?
Гроувер то ли всхлипнул, то ли вздохнул:
– Долго рассказывать.
Мэг закряхтела:
– Ну хоть от птиц избавились.
Я услышал, как рвется ткань: видимо, Мэг перевязывала ногу.
– Что-нибудь онемело? – спросил я.
– Ага, – пробормотала она. – Все, что ниже пояса.
Гроувер зашевелился в нашей липкой упряжи:
– Я в порядке, только сил почти не осталось. Птицы вернутся – а затащить вас наверх я не смогу.
И он не врал. Крик Пана отпугивал почти все живое, но это была сложная магия. Прибегнув к ней, Пан потом три дня отсыпался.
Под нами эхо разносило по Лабиринту крики стриксов. Казалось, страх в их воплях («Летим прочь!») постепенно переходил в смятение («А от чего мы улетаем?»).
Я попробовал пошевелить ногами. И, к своему удивлению, ощутил, как в носках шевелятся пальцы.
– Можете меня освободить? – попросил я. – Похоже, действие яда слабеет.
По-прежнему лежа, Мэг дотянулась до меня саблей и перерезала скотчевые путы. Мы оказались в прямом смысле припертыми к стенке: три потные, мрачные, жалкие наживки для стриксов в ожидании смерти. Клекот демонических птиц внизу стал громче. Скоро они вернутся, злые как никогда. В тусклом свечении клинков Мэг стало видно, что в пятидесяти футах над нами спиральный выступ упирается в глухой кирпичный потолок.
– Вот вам и выход, – сказал Гроувер. – Я был уверен… Этот колодец так похож… – он помотал головой, не в силах поведать нам, на что именно он надеялся.
– Я тут не умру, – проворчала Мэг.
Ее вид говорил об обратном. Сбитые в кровь костяшки, ободранные колени. Зеленое платье – подарок от матери Перси Джексона – было похоже на ткань с когтеточки для саблезубого тигра. Она оторвала левую штанину легинсов, чтобы перевязать рану на бедре, но кровь уже пропитала повязку.
