Госпиталь брошенных детей - страница 9

Четыре или пять таких лавок снабжали китовым усом всех лондонских портных, изготавливавших корсеты и кринолины. Над их дверями можно было увидеть разные символы: деревянный кит, якорь и солнце, ананас. Плетеные корзины с костяными пластинами стояли снаружи. Китовый ус доставляли со складов выше по течению, в Ротерхите, где нарезали, как травинки, заворачивали в холстину, шелк или кожу или отдавали резчикам для изготовления охотничьих рогов, дверных ручек и разных других предметов. Например, костяных сердечек. Я инстинктивно положила руку на живот; мой корсет уже несколько месяцев лежал в комоде, и теперь пройдет еще некоторое время, прежде чем я снова смогу носить его. Если кто-то в Биллингсгейте видел мой выпирающий живот, то они не стали упоминать об этом, как молчали и теперь, когда живот куда-то пропал. Даже Винсент и Томми ничего не сказали. Скоро мой живот снова будет плоским, и я забуду, как таскала его перед собой. Но я никогда не забуду, что он был домом для другой жизни.

– Вы глазеете или торгуете?

Передо мной остановилась женщина, у которой было явно не больше трех зубов во рту. Я ощупью нашла маленькую оловянную кружку, зачерпнула креветок и высыпала в ее грязные руки. Она разом забросила все в беззубый рот и выудила еще одну монетку.

– Я возьму еще одну пригоршню для сына. Он подмастерье у галантерейщика. Сейчас он уже точно проголодался; принесу ему на работу.

Я высыпала ей на ладонь еще одну кружечку.

– Надеюсь, когда-нибудь куплю у него модную шляпку, – сказала я.

– У вас дома маленький, а? – она указала на мой распухший живот, выпиравший из-под фартука.

– Да, – солгала я.

– Маленький херувимчик, да? Или милый ангелочек?

– Девочка. Ее зовут Клара, и сейчас она с отцом, пока он не уйдет на работу.

– Чудесно. Берегите себя, – сказала женщина и хромающей походкой удалилась в толпу.

Я снова повернулась лицом к ноябрьскому утру.

– Свежие креветки! – крикнула я, когда бледное солнце наконец выползло над краем небосвода. – Прямо с лодки!

Кезия[5] выполнила свое обещание. Она вошла в дверь с бутылкой пива в руке, котомкой в другой руке и с улыбкой до ушей. Я убрала кучу выстиранного белья со стула Эйба, смахнула крошки с низкого табурета, которым мы пользовались в качестве стола, и налила пиво в кружки с обколотыми краями, передав одну из них подруге и усевшись напротив нее.

– Давай посмотрим, что я для тебя припасла.

Я восхищенно вскрикнула, когда она начала извлекать свертки одежды: ярды льняной ткани для верхних юбок в красно-сине-белую полоску, нижние юбки с кружевной отделкой, полушерстяные одеяла, фланелевые жакеты, чулки, панталоны…

– О, Кезия! – только и вымолвила я.

Моя подруга, торговавшая подержанной одеждой и разными безделушками на Тряпичном рынке в восточной части города, месяцами откладывала эти вещи – приносила их домой, чинила и укладывала в сундук до тех пор, пока я не смогу забрать мою дочь. Шесть лет я копила деньги и наконец добавила последний шиллинг в деревянную коробку из-под домино, которую хранила под матрасом. С этими двумя фунтами я могла оплатить половину стоимости годового ухода за Кларой, без чего ее могли бы и не отпустить. Иногда, если наступала бессонница, я доставала эту коробку и встряхивала ее, чтобы успокоить мысли. Вот и сейчас я вытащила коробку из тайника и встряхнула ее; Кезия ухмыльнулась, чокнулась с моей чашкой, и мы обе закудахтали, как девчонки.