всякие-разные города….
Отец писал в анкетах про своего отца: умер от тифа в 1918 году. Дело было по-другому. Юзик очень ревновал свою жену. Особенно в 1917 году, когда в Гомеле появились разные веселые комиссары в кожанках. Однажды он стрелял в нее, поранив ей подъем пистолетной пулей, я помню этот шрам. Юзик, конечно, не хотел убивать бабушку. Он был пьян и разгневан. Хотел напугать, выстрелить в землю. Но попал в ногу.
У бабушки тоже, кстати, был дамский револьвер «бульдог», она мне его показывала уже в середине 1960-х. Маленький, почерневший, с перламутровыми накладками на рукоятке. Без патронов, конечно же. Потом я однажды спросил: «Бабушка, где револьвер?» Она ответила: «Всё. Больше нет». Наверное, сдала в милицию.
Да, так вот. Бабушкин друг, ревком города Гомеля комбриг Ипполит Иванович Войцехович, расстрелял Юзика как контру и женился на бабушке. Отец рассказывал, что Войцехович брал его с собой «на подавление белокопытовского мятежа». Отец вспоминал смутно. Он ехал на луке седла. Выстрелы вдали. Потом изба, много самогонки, а по комнате бегает зверь, ручная лиса.
Мятеж подавили, но то ли Юзиковы друзья, то ли недобитые белокопытовцы убили Ипполита Ивановича в 1919 году. У меня есть фото похорон. Похоже на демонстрацию. Плакаты, флаги.
В Гомеле отец видел самый лучший на свете революционный плакат: «Гомельские швейники в последний раз предупреждают Чемберлена!»
И вот моя бабушка, дважды вдова, взяв сына (моего то есть отца), поехала в Москву. Опять-таки за счастьем. Она была красивая. Вышла замуж за опереточного артиста Рубина, партнера знаменитой Клары Юнг. Родила от него сына Лёню.
Потом Рубин не вернулся с заграничных гастролей.
Бабушкин брат Марк Львович, прокурор Азово-Черноморского края (была такая административная единица), в незабываемом 37-м получил «10 лет без права переписки».
Отцовский сводный брат (а мой, выходит, дядя) Лёня перед войной сел по хулиганке, из тюрьмы пошел на фронт и погиб в 1943 году. В восемнадцать лет.
город Москва
Бабушка окончила гомельскую гимназию Сыркиной (у меня есть ее фото в гимназической форме) и, приветствуя мое желание изучать древние языки, научила меня первой строфе «Гаудеамуса» и одному неприличному латинскому стишку. Она была по профессии секретарем-машинисткой. Работала много лет у Маргариты Ивановны Рудомино, которая основала Библиотеку иностранной литературы. Окончилось это смешно и грустно: в библиотеке ширился «охват политучебой». Дошло и до старой секретарши. Но оказалось, что бабушка совершенно не могла конспектировать Ленина. У нее поднималось давление и начинались, как она говорила, «спазмы», то есть подобие мигрени. Пришлось уходить на пенсию.
Несколько лет мы прожили в бабушкиной комнате на Покровке. Я уже рассказывал об этом.
Бабушка была невысокая, полноватая. Примеряя шляпку, она говорила: «Эта шляпка делает мне рост». Говорила моей маме: «Это платье делает тебе фигуру». Мама слегка обижалась. И, глядя на мою маму, очень русскую блондинку, вздыхала: «Витя (то есть мой папа) любит ярких женщин!» Что тоже маму не радовало. В общем, весело жилось впятером в одной комнате.
