А потом наступает долгожданная темнота. Она сопровождается болезненными ощущениями, как будто паришь над землёй. Кажется, что вот сейчас кто-то очень нежно гладит по голове, а затем крепко и так знакомо обнимает. Даже запах родного человека, явившегося во сне, дарит некую радость и чувство безопасности. Рядом нет тех, кто ударит, кто будет издеваться до тех пор, пока ты не потеряешь сознание, а, вернувшись, не захочешь жить.
– Коул, сынок, я знаю, ты очень сильный, – голос, принадлежащий матери, вырывает из груди сердце, крошит в мелкие осколки душу и разрывает её.
***
– Коул, ты меня слышишь?
В воспалённое сознание врывается чей-то голос, медленно вырывая его из лап темноты. Коул хмурится и пытается открыть глаза, но они тяжелы, словно свинец. Мозг начинает работать, внешний мир обретает чёткость, а в памяти появляются смутные картинки, от которых болит всё тело – даже кожа, к которой прижимается нечто холодное. Потрескавшиеся губы приоткрываются, пытаясь сложить слова, но с них срывается только хрип. Горло дёрёт. Да и тело словно бросили в огонь – оно горит изнутри.
– Сколько раз говорила, что не доведут до добра ваши разборки, – ворчит девичий голосок. Затем чья-то ладонь опускается на затылок Коула и приподнимает его голову, чтобы влить в приоткрытый рот воду. – Не торопись.
Коул морщится от боли в горле, делает несколько медленных глотков. Тянется ещё, но влага исчезает, и хочется поднять руки, схватить стакан, утолить жажду.
– Нельзя слишком много, Коул. Сейчас подействует антибиотик, и температура спадёт.
Коул открывает глаза и встречается с белым потолком. Вокруг всё плывёт и пляшет. Только теперь он осознаёт, что тело непроизвольно колотит озноб. Кэти, сидевшая рядом, накрывает его одеялом до самого подбородка и тянется к чему-то, чего он не видит. Слышится плеск воды, а потом на лоб ложится нечто прохладное. Первые секунды холодный компресс бьёт током, но вскоре приносит блаженство.
– Ты, наверное, хочешь умереть? – интересуется девушка, расправляя ткань на его лбу, затем смотрит в глаза мальчишки, за которым ухаживала не первый час.
– Почему я не в карцере? – сипит Коул, медленно проговаривая каждое слово.
Кэти отводит взгляд, будто не хочет рассказывать, но через несколько минут отвечает:
– Ты, Скай и Ливий провалялись в карцере около недели. Я не могла к вам попасть, потому что Рэй запретил приближаться всем, пока сам не решит, что вы усвоили урок. Да и Лиам был с вами.
– Судя по всему, мы все свалились с температурой, и Кристофер решил нас помиловать? – тихо спрашивает Коул, наблюдая, как лицо девушки меняется. Она опускает взгляд на свои руки, которые нервно сжимает. – Что случилось?
– Коул… – Кэти произносит его имя одновременно с ним и замолкает. – В общем, Кристофер действительно сжалился над вами и приказал отнести всех в санчасть, чтобы вылечить. Но…
– Что?
Кэти отворачивается и вскакивает с края кровати. Коул со стоном приподнимается на локти и успевает поймать её за руку, не давая уйти без объяснений.
– Кто-то умер? – как только вопрос срывается с губ, Коул замолкает, а Кэти всхлипывает и неуклюже садится обратно. Она закрывает лицо ладошками и начинает тихо плакать. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять – это произошло на самом деле. Вот только спросить, кто из его друзей… язык не поворачивается.
– Это я виноват, – шепчет Коул и падает на подушку.
