«Я больше не перенесу такой боли, – он знал это наверняка. – А любовь может причинить ее в любой момент».
Конечно, еще оставались родители и младший брат, но Максим признавал, как ни стыдно было даже думать о таком, что их смерть не будет для него настолько болезненной. Они были родными. Но они существовали для него, как деревья вокруг: жалко, если срубят, но не плакать же из-за этого. Разумеется, никому на свете Максим не признался бы в таком…
Маша не сразу поняла, о чем он вообще говорит. Они встречались третий месяц и были вполне довольны друг другом. Кажется, даже ни разу не поссорились – по крайней мере, ни он, ни она этого не помнили.
– Ты кого-то встретил? – попыталась угадать она, пойдя самым предсказуемым путем.
Он поморщился:
– Нет. Не в этом дело.
– А в чем тогда?
Ему вдруг (совершенно некстати!) вспомнилось, как Маша уверяла, будто совпадение первых слогов их имен – счастливая примета. Максим не говорил ей, что для него это «ма-ма» звучало не так уж радостно…
– Не принимай это на свой счет, пожалуйста, – попросил он.
И подумал, как это глупо прозвучало… Но Максим уже не мог остановиться и продолжал произносить глупости, от которых его мутило:
– Ты – замечательная! Просто невероятная. Это я… Понимаешь, у меня такой период. Мне хочется побыть одному.
– Только сейчас?
Он испугался: «Еще вздумает дожидаться!» И выпалил:
– Подозреваю, что я вообще не создан для… отношений.
– То есть ты меня не любишь, – перевела Маша на более понятный язык.
Хотя она этого не видела, Максим машинально пожал плечами:
– Можно сказать и так. Я никого не люблю.
– Ты – эгоист?
– Пожалуй…
– Но ты же любишь своего Тролля!
Она не знала. Просто – не знала.
С усилием сглотнув, Максим напомнил себе: ее нельзя упрекнуть в том, что в отместку ударила по больному. Он ведь не позвонил Маше, когда щенок заболел. Малыш сгорел за два дня…
Маше ничего не было известно, а у него не нашлось сил объяснить. Да Максим и не был уверен, что именно смерть, вошедшая в его дом, так все изменила. Она всего лишь протерла запотевшее зеркало и позволила ему увидеть себя самого.
* * *
Она не ожидала, что все окажется настолько запутано.
До того как они с сестрой перешагнули порог этой гостиницы, Анита была убеждена, что главное – выяснить, где Роман Авдонин живет, и добраться туда. Адрес был верным: она три месяца проработала редактором в издательстве, выпускающем его книги, прежде чем удалось разговорить на корпоративе бухгалтера. Нет, точного адреса разговорчивая тетушка не назвала, но сболтнула, что Авдонин постоянно живет в «Доме на холме».
– «На холмах Грузии»?… – пошутила Анита, пытаясь сузить круг поисков.
– Какой там Грузии! Тут, в Подмосковье. Гостиница так называется. Хотя, если честно, я не понимаю, чего он здесь торчит, если мог бы жить где-нибудь в Доминикане. Нет, ну скажи: какая разница, откуда тексты слать? И нам без разницы, куда гонорар переводить…
Анита поболтала оставшимся красным вином в бокале.
– Доминикана – это хорошо. Или Испания… А вы его хоть когда-нибудь видели? Авдонина.
– Его никто не видел, – шепотом сообщила бухгалтер. – В этом же и фишка! Наш издатель туману напустил. И сработало! Может, этот Авдонин и не Авдонин вовсе. И не Роман… А фамилию такую придумали, чтобы в любых списках в самом начале фигурировал.
– Тогда еще лучше «Абрамов» подошел бы. Хотя Абрамов в литературе уже был, – вспомнила Анита. – Да, «Авдонин» – хорошо. Даже перед Аверченко идет. Просто лучше не придумаешь! И «Роман» звучит подходяще.
