– Что же прикажешь с тобою делать, а, паренек? Сам посуди, хозяин приехал отдохнуть, а тут мужик с пукалкой, со складным финарем. Наручники тебе на кой хрен? Ты что, собрался нарядить хозяина в эти браслетки? Совсем ты подозрительный, паренек. Отвлекаешь. Сиди тут с тобой. Ты, паренек, не обижайся. Придется тебя ликвидировать. Служба…
– Господа, господа! Я сам на службе. Поймите, господа, она заставила. Она президент. Она, стерва, приказала! Я подневольное…
– Во-первых, президента неучтиво называть плохо. А во-вторых, паренек, не обзывай нас господами. Для тебя я гражданин. И все, хватит трепаться.
– Гражданин полковник! – загоношилось все мое пленное существо, которому совершенно не улыбалось быть мирно ликвидированным, потому что у этих серьезных граждан, видите ли, с л у ж б а… и все, что препятствует ее исполнению, должно подлежать ликвидации.
При этом нешуточном для меня раскладе я почему-то не мог до конца поверить, что я приблизился к финишу своей непутевой, но все равно нежно любимой жизни.
А впрочем, глупо позволить этим наглым гражданам-сторожам ликвидировать себя в возрасте достаточно цветущем, еще полном вполне сносных радужных надежд на успех на беллетристическом поприще. Пускай ни Гайдаром, ни Маршаком и даже ни великим русским волшебником Николаем Носовым мне никогда не быть…
И все они милые – деньги, деньги, деньги, черт бы их побрал! Жили себе тихо-мирно. На чай, на хлеб, на картошку из овощного магазина хватало. Зато ведь какой волшебный покой на душе…
Ну и что же, что жена пилила и строгала, что не кручусь, не обманываю, не спекулирую, не ворую, не граблю, не убиваю… А отчего бы и не нарушить это свое дурацкое табу? Чем я лучше этих упертых государственных лакеев?.. Им совесть позволяет отнимать жизни у чужих людей. Ладно, ладненько, господа-граждане, мне лично еще трепаться не наскучило, но раз вы такие нетерпеливые, Бог вам судья. Аминь, так сказать…
– Позвольте, ваш пулемет несколько в сторону. Во-от так. Благодарю вас. – И я слегка отстранился от своей наянливой «дамы» с ее шампуро-шашлыком 9-миллиметрового или около того. Впрочем, в сторону моего немногословного сторожа я уже не обращал своего взора. Во мне, как это ни покажется странным, всегда присутствует неизъяснимая брезгливость, то есть не в моих нравственных правилах щупать еще теплые трупы, а разглядывать их я вообще считаю нескромным, неприличным занятием.
Старший сторож, как ему и полагалось, так и не углядел, при каком сатирическом фарсе он присутствует в качестве обманутого зрителя, ведь натуральное смертоубийство произошло буквально в полуметре от его начальственной спины.
Вместо интуитивной цепкой настороженности начальник сторожей все талдычил завязшее в его зубах про паренька, которого, видимо, придется ликвидировать как личность подозрительную и подозреваемую…
– Гражданин майор, а гражданин майор. А свежий труп куда же? – почти с издевательской фамильярностью осведомился я у старшого, грубо понизив его в звании.
– А это, знаешь, паренек, не твоя… – небрежно полуобернулся он ко мне, его невидимые во мраке глаза, по всей видимости, уперлись в как бы отрешенно отвалившуюся, дремлющую фигуру моего личного сторожа. – Эй, Луманев! ну-ка…
Я хотел было съерничать: гражданин майор, где это вы видите гражданина Луманева? Эй, милок, Луманев, куда ты спрятался? Не стал. Потому что все равно бы не успел. И поэтому вынужден был сделать то, чего совсем не предполагал суровый старший сторож, который на долю секунды подозрительно примолк и для моего удобства перевесил свою, далеко не глупую голову поближе к своему подчиненному коллеге. Прощай и ты, майор, или кто ты там по званию, извини, если что не так.
