Государство и экономика: опыт экономических реформ - страница 59

. Собственно, это была (и будет впоследствии) классическая аргументация в пользу централизованного государственного хозяйствования, принципиально игнорирующая социально-экономическую сторону организации производственного процесса, различие мотивации собственника, управленца и государственного чиновника, – аргументация, характерная и для большинства советских экономистов-рыночников (сторонников рыночных экономических реформ) 1960–1980-х годов. Между тем, как показывала практика, даже при имевшемся тогда опыте государственного хозяйствования мотивация этих трех типов субъектов производственных и политических отношений является совершенно различной.

Следует обратить внимание еще на одну отличительную особенность экономистов данного направления. Усиление государственного начала в организации отечественного народного хозяйства они связывали с укреплением позиций Министерства торговли и промышленности, выступая за придание ему более мощных рычагов воздействия на производителей. Здесь они полагали, что в российской системе управления народным хозяйством слишком большие рычаги в ущерб этому ведомству находятся в руках Министерства финансов (Государственный банк и сильно зависящие от него коммерческие банки, железнодорожные тарифы и таможенные сборы, промысловое обложение и т. д.). Для преодоления такого положения, повышения действенности экономической политики государства предлагалось пойти на создание сильного промышленного банка, который смог бы поддерживать промышленность (и особенно мелкую и среднюю) необходимыми для ее развития капиталами.

Еще дольше пошел князь А. Г. Щербатов, выдвинув предложение поручить Государственному банку и казначейству организацию промышленного кредита через специально создаваемые при региональных конторах Госбанка «учетные комитеты» – это означало бы первый шаг на пути слияния эмиссионных функций с коммерческим кредитом. Фактически в этом он повторил идею А. В. Кривошеина, который, будучи министром в правительстве П. А. Столыпина, попытался наделить аналогичными функциями Земельный банк[157]. Словом, предложения такого рода – об эмиссионном финансировании развития производства – становятся все более популярными. Причем популярность эта нарастает по мере разрушения денежного хозяйства и усиления его эмиссионного характера.

Проще всего, конечно, было бы объяснить идеи такого рода ограниченностью накопленного экономического знания. Отчасти это справедливо, поскольку опыт использования эмиссионного хозяйства был в начале ХХ столетия еще небольшим. Однако нельзя игнорировать и тот факт, что в предложениях о формировании параллельного эмиссионного центра находят отражение два принципиально важных элемента будущей системы централизованного регулирования советской экономикой. Во-первых, это конфликт между отраслевой и финансовой организациями регулирования (более подробно он будет рассмотрен в главе 8, посвященной взаимоотношениям Госплана и Наркомфина в 1920-х годах). И во-вторых, совмещение функций центрального банка (эмиссионного центра) и коммерческого банка, что было характерно для практики того времени и будет оставаться неотъемлемой чертой советской хозяйственной системы.

Аналогично рассуждали тогда и экономисты социалистического направления, выводы которых отличались лишь большей решительностью и последовательностью. «Вся проблема демобилизации народного хозяйства после войны сводится, с нашей точки зрения, к дальнейшему развитию в нем тех зачатков огосударствления и муниципализации, которые создала война и которые являются еще неизбежным ее последствием», – совершенно определенно указывал Г. Новоградский в издававшемся М. Горьким журнале левой интеллигенции «Летопись»