Улыбка моя не была довольной, скорее походила на звериную. Оскал в моменте ярости, полыхнувшей по коже. Это был тот самый миг, когда хищник, зависнув над своей добычей, скалится, не желая делиться. Заявляя права на то, что добыл сам.
– Ты ведь хочешь услышать полную версию, ведь так, моя прекрасная художница?
Когда я говорил, мой голос был ровным, словно кто-то другой открывал рот, позволяя тем словам срываться с языка и падать разбившимися осколками к её ногам. Я видел, как Медея сжала руки в кулаки, как она закусила губу, потянула и позволила тихому шёпоту вздоха выйти наружу. Глаза, в них мерцало пламя злости, которая во мне возрастала во сто крат, набирая обороты.
За окнами полыхнул раскат грома, прокатившись по небу грозным предупреждением. Когда я закончил свой рассказ, Медея сидела неподвижно, не отрывая своего взгляда, в котором плескалось нечто похожее на боль. Она хотела защитить меня, и это сводило с ума. Заводило, натягивая те струны, что мне не следовало вообще затрагивать.
– Тебе следует отдохнуть, – тяжело сглотнув, пробормотала Медея.
В тот момент она была похожа на рака-отшельника, пыталась сбежать, делая неуместные «па» в направлении двери. Это заставило меня напрячься и позволить тем словам зависть между нами горячим потоком жажды.
– Останься со мной, – надлом в моём голосе прозвучал как лопнувшая от сильного натяжения струна. Он резал своими осколками. – Я знаю, что ты спала рядом, чувствую твой запах на коже, в том месте, где ты прикасалась. Не лишай меня возможности просто находиться рядом, Медея.
Сомнение в глазах смыло волной желание остаться рядом. И я гадал, хватит ли ей храбрости признаться нам обоим в том, что она скучала так же сильно, как я? Сможет ли Медея преодолеть тот хоровод бешеных мыслей, которые кричали ей: «Стой. Не делай этого».
– Я всё ещё прикован к твоей кровати, – я попытался пожать плечами, будто выглядел безобидным пушистым кроликом, но мы оба понимали, насколько иллюзорный тот образ.
Мягкие шаги, которые она сделала, заставили меня выдохнуть ком боли, застрявший в горле. Сердце стукнуло о грудную клетку, когда Медея забралась на кровать и легла ко мне лицом. Между её бровей залегла маленькая морщинка, вероятно, она перемалывала те чувства, которые я подбросил в её копилку. Пыталась найти выход. Нужную, правильную дорогу, но её не было.
Я следил за беспокойным сном Медеи, позволяя времени, что мы провели вдали друг от друга, нагнать меня, дробя кости на мелкие осколки. Мне нравилось следить за её лицом то безмятежным, то взволнованным. Сны, она видела их, в то время как я давно был лишён подобного покоя. Как только закрывал глаза, всё окрашивалось в алые цвета, чёрные нити паутины, которую сплёл Квентин. Не было радужных пони и безоблачного неба только те ужасные проступки, что я совершал на протяжении прожитых лет.
– Ты видение, что преследует по пятам. Ты в моих мыслях по дням и ночам, – шептал её образу тихие слова, которые обретали истинный голос в ночном шёпоте, теряясь в звёздах, что висели яркими точками в небе. – Опустошение, словно я потерял важную часть своей души, – вот что произошло, когда ты покинула Шартре. Будто кто-то залез и рукой вырвал то, что спрятано за рёбрами. То, что не должно болеть, а меня изнутри подрывает. Глодает от боли, что удушающим обручем свернулась на шее и с каждой секундой стягивается всё сильнее.
