Дети выросли. То, что Майю держит возле меня столько лет тает с каждым днём. И подо мной уже не земная твердь, а тонкий лёд, и он трещит… а под ним ледяной холод тёмной воды, куда я упаду, если…
Да нет, что я… никуда она не уйдёт, она меня любит, любит, я знаю, я чувствую это каждый день. Не может быть, чтобы…
И всё же мне не по себе от холодной решимости её слов: «я уйду из этого дома». Я привык за все эти годы к тому, что ни в чём она не противоречила мне, никогда не упрекала, ни устраивала сцен, не отказывала ни в чём. Девятнадцать лет абсолютного счастья, благополучия и наслаждений. И мой мир на самом деле иллюзия? Потому что тень Ильи вечно стоит за ней, будто призрак, будто вечно кипящая лава внутри уснувшего вулкана. Как устранить его? Как сделать так, чтобы ей некуда было уйти «из этого дома»? убить бы его, конечно… давно бы надо было убить. Почему я этого не сделал? Почему, чёрт возьми, это так сложно сделать?
Я доехал до «пятнашки», опаздываю, похоже… впереди паркуется Татьяна Григорьевна-офтальмолог, замуж вышла недавно в третий раз, говорят, ребёнка ждёт, а ей сорок пять, сейчас очень модно стало поздно рожать, скоро на пенсию будут выходить, чтобы детей рожать, лет в семьдесят… Мне показалось, что мысли об Илье и убийстве, это странный посторонний предмет, проникший в моё сознание. Лезет же в голову всякая дрянь перед работой…
– Доброе утро, Валентин Валентиныч, – улыбнулась Татьяна Григорьевна новыми зубами.
Таня тоже сделала зубы пару лет назад, кипенно-белые, в темноте светятся… Боже, Таня звала сегодня… как я устал от этой дурацкой связи, для чего я продолжаю встречаться с ней? Какой-то мазохизм: назло бабушке отморожу себе уши. Я отмораживаю себе член, чтобы потом нестись домой и отогревать его с Майей. И реанимировать душу, застывающую в этом гиалуроновом целлулоиде… Как бы мне хотелось, чтобы не было никого вообще, только я и Майя…
Маюшка пришла ко мне в кабинет, застав у меня пациентку и я, сделав вид, что это запланировано, попросил Майю осмотреть её вместе со мной. Мы закончили осмотр, она согласилась с моим диагнозом, как всегда, читая мои мысли, и чувствуя, что у этой пациентки никаких проблем в действительности нет, она и сама ещё не решила, хочет ли ребёнка или напротив, хочет считать себя бесплодной и на этом успокоиться…
– Случилось что или ты просто соскучилась? – спросил я, закрывая карточку.
Маюшка села напротив меня, где обычно сидит медсестра, предусмотрительно вышедшая вон, оставив нас наедине.
– Да случилось… – вздохнула она. – даже не знаю, что говорить… и как. Ну, словом: у Ларисы любовник. Она даже сказала: жених.
Я откинулся на спинку кресла, податливо откачнувшуюся подо мной.
– Ну… это неожиданно немного, но нормально. Нет?
– Да, конечно. Но как-то всё ребёнок-ребёнок, только уроки одни были на уме, а тут… И говорит-то с вызовом, будто я виновата в чём-то. А может виновата? А, Ю-Ю?
И Маюшка рассказала об утреннем инциденте, из-за которого опоздала на работу больше, чем на час.
– …Я пришла к ней поговорить, как мама и дочь, как подруги в конце концов, рассказывала всё до сих пор, – растерянно договорила она. – Она дерзит, сердится, почему? Когда ты влюблена и тебя просят просто рассказать о твоём любимом, так станешь говорить, не умолкая сутки, а то и неделю!
– Может быть просто не хочет, чтобы ты вмешивалась? Чтобы кто-то лез ей в душу? – предположил я. Как легко можно ранить юную влюблённую душу неуместными и грубыми расспросами.
