Иван Генрихович покачал головой:
– Тебе кажется сейчас, что… но это… не так! Она… слишком красивая, слишком… Ты не сможешь, ты…
Я встал, подойдя к раковине с тарелкой недоеденного супа:
– Это моё дело, – сказал я, чувствуя такую ярость в горле, что мне слепит глаза, шарахнуть бы эту тарелку…
– Вон как… далеко зашло уже… – протянул Иван Генрихович, сверля меня глазами сквозь толстенные очки. – Но, Вася… Даже, если она легла с тобой в постель, не значит, что она тебя считает ровней… Такие, как она…
Я уже не слушал, я хлопнул кухонной дверью так, что треснула притолока. И слышу его слова, летящие мне в спину:
– Я тебе добра желаю!
Чёрт, на что мне ваши пожелания и ваше добро?! Я задыхаюсь от злости, от кипящей во мне ярости, от несправедливости. Он не знает Майку, что говорит такое?! Как он может?! Старый таракан!
Майка не подходит мне, Майка, с которой мы три с половиной года не расстаёмся. Я знаю каждую её улыбку, как растут волоски у неё в ломких линиях бровей, сиреневый рисунок тонюсеньких вен у неё на веках и на запястьях, как она заплетает косу, и в какую сторону заворачивает пучок, как поворачивается маленькая серёжка в мочке, когда она оставляет распущенными волосы и они цепляются за серьги…
Майка мне не пара? Майка, которая сказала, что любит меня… И смотрела так, что… и…
Маюшка лежала с перевязанным горлом поверх покрывала, не соглашаясь остаться в постели, как я ни уговаривал.
– Вася придёт, а я в постели. Вы не пустите ко мне тогда. Нет, я так, – сопротивлялась она, ожидая своего Васю.
Но я не мог позволить ему прийти. Ночь провести с моей Маюшкой! Целую ночь. Целовались… конечно. Как посмел?
За эти дни я всё узнал о нём. От мамы вначале, но она начала подозрительно смотреть на меня из-за этих вопросов, поэтому дальше я вызнавал уже сам, всевозможных знакомых у меня был весь город. И уже через три дня я всё знал про мальчишку. Он оказался хорошим. Слишком хорошим, опасно хорошим. Серьёзным и с перспективами, даже учитывая патовую ситуацию с матерью. У него отличные шансы и на институт, и на будущее. Учится даже без троек. Работает. Взрослый.
Повзрослее меня, лоботряса, по большому счёту, привыкшего к лёгкой жизни. Вначале в родительской семье, а после института, при моей работе, я начал обрастать связями ещё с ординатуры, деньги и дефицитные вещи потекли рекой в мои руки. Маюшка даже спросила однажды:
– Откуда у тебя столько денег, Ю-Ю?
Мне не хотелось рассказывать ей, какой отличный доход приносят мне мои умения и знания. У моих знакомых очень много разнообразных порочных связей, в результате неизбежны самые разные нежелательные последствия от триппера до беременностей. Не к тётенькам же в консультации ходят в таких случаях люди определённого сорта… Руки у меня золотые, глаз верный, чутьё безотказное, знания самые свежие, так что я в месяц, бывает, имею больше, чем Виктор за год со своей директорской зарплатой. Конечно, то густо, то пусто, но в целом я парень очень денежный.
Но как я рассказал бы это Маюшке? Тем более, когда тут такой идеальный, такой правильный Вася, настоящий комсомолец, ни дать ни взять. Даром, что Комсомол на ладан дышит, у нас на работе собраний не было почти год. Но взносы при том собирают исправно.
На Рождество я подарил Маюшке колечко, как обещал, взамен её самодельного. Со светлым раухтопазом прямоугольной формы. Она была права, мало того, что вообще такой перстень непросто было найти, так ещё и пятнадцатый размер… пришлось мастера-ювелира просить уменьшить.
