– Я… Я училась сама. Крала книги.
В наступившей тишине слышен был лишь плеск волн из открытого окна.
Верховный Правитель откинулся на спинку кресла.
– Крала так же, как украла мою?
Перепуганная Серина понурила голову.
– А твоя сестра? Она… разделяет твою склонность? Сестры, насколько мне известно, часто похожи в своих пороках.
Онемевшая Серина покачала головой. Часть ее хотела выкрикнуть: «Да». Пусть Номи ответит за то, что натворила. Но Номи была ее сестрой. Да и такой ответ означал бы лишь то, что наказаны будут обе.
– Читать она не умеет, Ваше Величество. До сегодняшнего дня она даже не знала, что я умею. Пожалуйста… Пожалуйста, сестра не имеет никакого отношения к этой книге!
– Хм.
В течение нескольких минут Верховный Правитель не произносил ни слова. Серина не осмеливалась поднять взгляд. Да что там взгляд, у нее и дышать-то не получалось. Она лишь молилась про себя.
Пусть меня высекут. Пожалуйста, пожалуйста, я согласна на порку.
Но еще до того, как Верховный Правитель объявил приговор, Серина уже догадалась, что наказание будет намного более суровым.
Номи
НОМИ СХВАТИЛА сумку и в сердцах швырнула через всю комнату. Омерзительный глухой стук о стену подстегнул ее страхи за себя и сестру. Из глаз еще сильнее полились слезы, пустой желудок попытался вывернуться наизнанку. Номи уселась на кровать, на то самое место, которое еще хранило формы тела сестры. Быть может, и ее тепло. Затем свернулась на кровати калачиком, плотно-плотно закрыла глаза, пытаясь отгородиться от льющегося из окна утреннего света, от всех мыслей и сожалений. Но ничего из этого не вышло. Более того, в голове будто бы зазвучал голос сестры:
– Задолго до того, как были рождены предки наших предков, земли здесь еще не было.
Однажды ночью, год или два назад, Серина ради забавы пересказывала эту историю, слегка изменив ее. Они сидели на расстеленном на полу мамином одеяле в их крошечной спальне. Рензо надлежало заниматься математикой, но слушал и он.
– Однажды вечером, – говорила Серина по памяти неплохо поставленным уроками пения голосом, – когда солнце уже клонилось к горизонту, а луна просыпалась после дневного сна, над дорожкой, созданной на воде закатным солнцем, летели две птицы. Полет их был неровен, уставшие крылья с трудом держали в воздухе. Время от времени одна птица замедляла полет и устремлялась к воде. Тогда другая подныривала под обессилевшую и подставляла свою спину, давая той временную передышку.
Птицы проделали большой путь. Солнечная дорожка исчезла, и на воде появилась серебристая лунная. Под птицами в неистовом ритме поднимался и опускался океан, удивленный их очевидной любовью друг к другу. Океан никогда никого не любил настолько, чтобы подставить собственную спину. Он не понимал, почему инстинкт самосохранения в птицах не возобладает, почему более сильная не оставит слабую и не продолжит свой путь в одиночестве?
Хоть и не сразу, океан уразумел, что порознь птицы не осилили бы столь долгий путь. – Серина обняла Номи за плечи. – Силы им обоим придавала любовь и способность к самопожертвованию. Но вот две птички с некогда яркими красными и зелеными перьями, а теперь потускневшие от долгого путешествия, не смогли уже больше держаться над водой. И океан, сжалившись над ними, явил из глубин своих сушу: огромные зеленые холмы, меж которых находились озера и текли ручьи с чистой свежей водой, а на склонах росли кипарисы, фрукты, ягоды и орехи. Голубки уселись на ветку оливкового дерева в тенистой прохладе, обхватили друг друга натруженными крыльями и уткнулись клювами в перья. Наконец-то и им был дарован отдых.
