– Виктор, прости. Я ознакомлюсь с этими материалами дома, если ты позволишь.
– Но чай…
– Не стоит, – она говорит вежливо и прохладно. – Я не голодна. К тому же, у вас без меня много дел, – она кивком указывает на раскрытый шкаф. – Смотрите-ка, там еще целых три не распробованных бутыли!
Хлоя лучезарно улыбается, берет со стола папку и, быстро распрощавшись, исчезает за дверью. Резкий хлопок заставляет подпрыгнуть и меня, и Тория. Мы молчим, вслушиваясь в легкие удаляющиеся шаги. Потом Виктор поворачивается, и я понимаю: пора начинать придумывать оправдание своему поступку.
– Даю тебе ровно минуту, чтобы придумать правдоподобную историю, – говорит Торий.
Иногда мне кажется, что договор на крови, связывающий васпу и человека, еще в силе. Легче думать так, чем ставить под сомнение способность контролировать мысли и чувства. Контроль – священная корова для васпов. Правда, в центре этому дали другое название – замкнутость. Но Торий время от времени умудряется пробить мою оборону.
– Знаешь, как у нас говорят, – продолжает он чересчур спокойным тоном. Его выдержка – тонкая сухая корка, прикрывающая потоки бурлящей магмы. – Можно посадить обезьяну в театр, но от этого культурным человеком она не станет.
Это я-то обезьяна? Ухмыляюсь. В глазах Тория тут же вскипает пламя.
– Ты что, не понимаешь, как вести себя в обществе? Хлоя о вас, свиньях неблагодарных, заботится! А ты… – Торий хватается за голову, а потом замолкает, будто прозревает, и спрашивает: – А ты что вообще здесь делаешь?
Сказать правду или соврать? В воздухе разливаются, вскипают пеной эмоциональные волны. Именно в такие моменты Торий тоже задается вопросом «зачем?». У людей бытует еще одна поговорка: «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит».
– И даже не вздумай юлить! – прерывает мои размышления Торий. – Это кем надо быть, чтобы опуститься до кражи спирта? Чтобы вообще опуститься до кражи?
Он задыхается от возмущения. Вулкан извергается, и лава захлестывает с головой. Я камнем иду ко дну, вязну в эмоциональном водовороте.
– Сбавь… тон, – вместо слов выходит каша, и Торий не слышит меня.
– Если у тебя проблемы с деньгами, обращайся ко мне! Обращайся в фонд! К психотерапевту! Хоть к черту! Но как же! У нас ведь гордость! Лучше все выходные пьянствовать с дружками! Начнем с кражи спирта, а дальше что? Ценности? Деньги?
Последние слова бьют наотмашь. Я хватаюсь за спинку стула, сжимаю пальцы до белых костяшек и повторяю чуть громче:
– Сбавь тон!
И поднимаю голову.
Торий вздрагивает. Умолкает. Волны возмущения и обиды все еще закручиваются вокруг него бурунами, но теперь к ним примешивается пресноводная, гнилостная струйка страха.
Так смотрел на меня северянин из службы гарантийного обслуживания. Так смотрят на хищника, осознавая таящуюся опасность.
Накатывает тоска. Хочется повернуться и выйти из кабинета. Если ты до сих пор не научился вести себя, как человек, ты – зверь, и твое место – в клетке.
Облизываю губы и стараюсь, чтобы мои слова прозвучали как можно мягче.
– Не нужно повышать голос, – и, подумав, добавляю: – Пожалуйста…
Это звучит, как оправдание, как уступка. Но для таких, как я, уступка – не показатель слабости, а зачастую единственная альтернатива.
Торий тоже берет себя в руки. Волны становятся ниже, спокойнее. И хотя кое-где еще кружатся водовороты, буря отступает.
– Хорошо, – произносит, наконец, Торий. – Но ты скажешь мне: зачем? Может, я смогу чем-то действительно помочь тебе…
