Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 1 - страница 60

– Он самый, мадемуазель.

– Как! Ты хочешь замуж за этого мальчика?

– Да, мадемуазель, за него.

– И он тебя любит?

Николь почувствовала, что решительный миг настал.

– Он сам сто раз говорил мне об этом, – ответила она.

– Ну что ж, выходи, – спокойно проговорила Андреа, – не вижу никаких препятствий. Твои родители умерли, он сирота, так что оба вы сами распоряжаетесь своей судьбой.

– Конечно, – пробормотала Николь, совершенно ошеломленная тем, что дело ее решилось вопреки всем ее предчувствиям. – Значит, мадемуазель не против?

– Вовсе нет. Только вот оба вы еще очень молоды.

– Значит, сможем дольше прожить вдвоем.

– Но вы ведь оба бедны.

– Мы будем работать.

– А где же будет работать он? Парень ведь ничего не умеет.

Устав от притворства, Николь внезапно перестала осторожничать:

– Если позволите, я хотела бы сказать, что мадемуазель плохо относится к бедному Жильберу.

– Вот как? Я отношусь к нему так, как он того заслуживает. Он же лентяй.

– Зато, мадемуазель, он много читает и хочет лишь одного – учиться.

– Он своеволен, – продолжала Андреа.

– Но только не с мадемуазель, – отозвалась Николь.

– Что ты имеешь в виду?

– Мадемуазель это известно лучше, чем кому бы то ни было. Вы же заставляете его приносить дичь к столу.

– Я?

– А ему порой приходится прошагать десять лье, прежде чем он что-нибудь найдет.

– Ей-богу, мне никогда и дела не было до…

– До дичи? – насмешливо подхватила Николь.

Будь Андреа в обычном расположении духа, она, быть может, посмеялась бы шутке горничной и не заметила бы таящейся в ней горечи. Однако в это утро нервы у нее были натянуты как струны. Каждому слову Андреа, каждому ее движению предшествовала нервная дрожь. Даже малейшее мысленное усилие составляло для нее препятствие, которое всякий раз нужно было преодолевать; выражаясь современным языком, Андреа была раздражена. Слово это – удачное изобретение филологов: оно напоминает нам о дрожи, которая пронизывает нас, если мы откусим кусок какого-нибудь очень терпкого плода или прикоснемся к чему-либо шероховатому.

– Это что еще за шуточки? – внезапно придя в себя, осведомилась Андреа, к которой вдруг вернулась ее проницательность, исчезнувшая было из-за дурного самочувствия.

– Это не шуточки, мадемуазель, – отвечала Николь. – Шуточки хороши для знатных дам, а я – бедная девушка и честно говорю только то, что есть.

– Так что же ты говоришь?

– Мадемуазель клевещет на Жильбера, который к ней очень внимателен. Вот и все.

– Он лишь выполняет то, что должен делать слуга.

– Но Жильбер не слуга, ему денег не платят.

– Он сын наших бывших арендаторов, мы его кормим, даем ему кров, а он взамен ничего не делает. Тем хуже для него, потому что в таком случае он вор. Но к чему это вы клоните и почему с таким рвением защищаете мальчишку, на которого никто не нападает?

– О, я прекрасно знаю, что мадемуазель на него не нападает, – ответила Николь с улыбкой, хотя внутри вся ощетинилась.

– И сейчас я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

– Потому что мадемуазель просто не хочет понять.

– Довольно, – строго отрезала Андреа, – сию же минуту объясните, что вы хотите сказать.

– То, что я хочу сказать, мадемуазель знает получше моего.

– Ничего я не знаю и даже не догадываюсь, потому что у меня нет времени заниматься вашими загадками. Вы просите моего согласия на ваше замужество, не так ли?

– Да, мадемуазель, и прошу вас не сердиться на меня за то, что Жильбер меня любит.