– Графиня! – воскликнул г-н де Жюсьё. – Вы! Какая приятная неожиданность!
– Здравствуйте, дорогой ботаник! – обратилась к нему с истинно королевской непринужденностью и благосклонностью одна из дам.
– Позвольте вам представить господина Руссо, – произнес г-н де Жюсьё, беря философа за руку, в которой тот держал хлеб.
Жильбер узнал обеих дам; с широко открытыми глазами, бледный как смерть, он стоял и смотрел в окно, думая, как бы удрать.
– Здравствуйте, мой юный философ, – приветствовала растерявшегося Жильбера вторая дама и потрепала его розовой ручкой по щеке.
Все это видел и слышал Руссо; он задыхался от гнева: его ученик, оказывается, знает этих богинь, он знаком с ними.
Жильбер не знал, куда деться.
– Вы не узнаете ее сиятельство? – спросил де Жюсьё у Руссо.
– Нет, – недоуменно ответил тот. – Мне кажется, я ни разу…
– Это госпожа Дюбарри.
Руссо отшатнулся, словно увидел ядовитую змею.
– Госпожа Дюбарри? – воскликнул он.
– Она самая, сударь, – крайне любезным тоном подтвердила молодая женщина, – бесконечно счастливая, что имеет удовольствие принимать у себя и видеть воочию одного из самых прославленных мыслителей нашего времени.
– Госпожа Дюбарри! – повторил Руссо, видимо не догадываясь, что его изумление становится уже оскорбительным. – Значит, этот домик принадлежит ей и это она угощает меня завтраком?
– Вы угадали, дорогой мой философ. Это она и ее сестра, – подтвердил г-н де Жюсьё, который чувствовал себя явно скверно, видя признаки надвигающейся бури.
– Ее сестра, которая знает Жильбера?
– И весьма близко, сударь, – отвечала Шон с обычной дерзостью, не принимавшей в расчет ни королевские настроения, ни причуды философов.
Жильбер, видевший, как грозно сверкают глаза Руссо, мечтал только о том, чтобы тут же на месте провалиться.
– Близко… – повторил Руссо. – Жильбер близко знаком с вами, а я ничего об этом не знаю. Выходит, меня предали, мною играли?
Шон и сестра ее с усмешкой переглянулись.
Г-н де Жюсьё рвал мехельнские кружева, стоившие добрых сорок луидоров.
Жильбер сложил руки, то ли умоляя Шон молчать, то ли убеждая Руссо говорить любезнее.
Однако все вышло наоборот: Руссо замолчал, а заговорила Шон.
– Да, – заявила она, – мы с Жильбером давние знакомые, он был моим гостем. Верно, малыш? Неужто теперь тебе не нравятся сладости Люсьенны и Версаля?
То была стрела, нанесшая смертельный удар: руки Руссо взметнулись, как на пружинах, и тут же упали.
– Так вот оно что, – промолвил он, враждебно глядя на молодого человека. – Вот, значит, как, несчастный.
– Господин Руссо… – пролепетал Жильбер.
– Перестань, – сказала Шон. – Могут подумать, что ты плачешь, а ведь я тебя так холила. Вот уж не думала, что ты такой неблагодарный.
– Мадемуазель… – взмолился Жильбер.
– Возвращайся, малыш, в Люсьенну, – вступила г-жа Дюбарри, – варенья и Самор ждут тебя. И хоть ты ушел от нас довольно необычным способом, встретят тебя там ласково.
– Благодарю, сударыня, – сухо отвечал Жильбер. – Но если я откуда-то ушел, значит мне там не нравится.
– Стоит ли отказываться от благ, если вам их предлагают? – язвительно поинтересовался Руссо. – Вы, дорогой Жильбер, уже вкусили богатой жизни, и вам следует вернуться к ней.
– Но я клянусь вам, сударь…
– Довольно! Довольно! Я не люблю тех, кто служит и вашим и нашим.
– Но, господин Руссо, вы даже не выслушали меня!
– И не желаю.
– Я ведь бежал из Люсьенны, где меня держали взаперти.
