Так же радостно встретились они летом. В конце лета, незадолго до отъезда Николя, они отправились прокатиться на лошадях. Возле маленького стожка сена у проселочной дороги Варя соскочила с лошади.
– Я хочу забраться наверх, – она подбежала к стожку, но сено было сбито плотно и ей не удавалось влезть на него.
– Ну что ты придумала, – заворчал Николя, а сам покорно слез с лошади и подошел к ней.
– На, становись, – он наклонился и подставил ей свои сжатые руки.
Варя наступала ему на руки, но все равно каждый раз срывалась – стожок был высок. Расшалившись, взрослые дети принялись выдергивать пучки сена, делать в стогу углубления – ступеньки. Взобравшись наконец наверх, они стали подталкивать друг друга и скатываться вниз, потом снова влезали на стожок. В пылу забавы они на секунду-другую прижимались друг к другу, каждый раз смущаясь. Но их тянуло вновь испытать это незнакомое волнение. Сердца у обоих колотились часто-часто. Стожок был весь растреплен. Мужик, ехавший мимо на телеге, остановился и осуждающе покачал головой.
– Эх, барин, и вы, барышня, – он видно не узнал Варюху, – что же вы балуете? Сено-то для коровки припасено. Чем же кормить скотину зимой? Э-эх, барье…
Он поехал дальше, все продолжая укоризненно качать головой и что-то ворча, а Ник расхохотался:
– Ой, «барышня», ты – «барышня»!
Варе это не показалось смешным, она вскочила, схватила пук сена и бросила его в Николашу, обсыпав его с ног до головы, да они и так все были в сене. Скатившись со стожка, она взлетела на свою лошадку, но Николя не побежал за ней, а стал подбирать разбросанное сено, забивать пучки кулаком в стог, оглаживать его. Варя проехала чуть, оглянулась и вернулась. Снова спустилась с лошади и стала помогать ему. Потом они столкнулись лбами, опять расхохотались и кинулись к лошадям. Варя ускакала первой, Николя еле догнал ее.
– Стой-ка! Дай я сено выберу у тебя из косы.
Лошади смирно стояли рядом. Варя ерзала, сидеть ей было колко – сено набилось не только за шиворот, но и под юбку, и в юбку – кололо сквозь ткань. Николя отряхивал Варю, щечка ее была совсем близко, румянец пробивался сквозь ровный загар, глаза сверкали, и он вдруг чмокнул ее в щеку. Варя зарделась и пустила лошадь рысью.
Через два дня барчук уехал. Воспоминание об этом поцелуе до сих пор тревожило молодую девушку, заставляло быстрее биться ее сердце.
Родители видели, что детей тянет друг к другу, но ничего не предпринимали. Считали, что они слишком молоды, Николя уедет, а в разлуке забудет Варю. Удалять Варьку из дому не хотелось, они привязались к ней. Да и куда ее? И не крестьянка, и не барыня.
И вот сейчас эту девочку, почти что дочь, предлагают отдать, словно какую-нибудь телку.
– Как же я могу ее отдать за карточный долг?!
– Э-э, брат, ты не торопись, подумай: чем ей лучше будет у тебя? Ей уж замуж пора. За кого ты ее отдашь, за мужика? Помещик-то никакой ее не возьмет – все знают, что из крепостных. А я никому не скажу, кто она, все ее будут принимать за мою племянницу, якобы сестры моей дочь. Будет жить как барышня. И отпишу пожизненное содержание. А что ты с ней дальше будешь делать? Что ж ей так и сидеть вековухой при вас? Так и не удержишь, не привязывать ведь. Иль ты ее для сына бережешь? Меж ними, небось, уж искра пробежала? – Семен Семенович был удивлен возмущением друга.
Он сам никогда не испытывал душевных тонкостей и не ожидал их найти в других.
