Графъ - страница 28

Очередной заход в брюнетку сопровождался образом голой девчонки у него на столе. Чертовка настырно лезла в голову и в процесс. Вынуждала его воображение заменять фантомами реальные тактильные ощущения. По сути, это все равно, что рукоблудить. Но удовольствие волнообразно нарастало, с каждым движением плотнее накатывало, собираясь на пульсирующем конце и Глеб решил не отказывать себе в странном, каком-то болезненном желании трахнуть ее хотя бы так.

Что-то грохнуло на лестнице. Кто-то прошмыгнул по ней вверх. Глеб замер на несколько секунд. Обернулся. Шальная мысль, что это девчонка подсматривала за его утехами, внезапно подстегнула, пришпорила. Глеб сделал несколько жестких грубых толчков в брюнетку, резко вышел и, наконец, спустил обильно на круглый зад.

Феи уехали довольные, хотя и изъявляли желание остаться, намекали на другие позиции в меню уже без комиссии.

Нет. У Глеба другие планы, девочки.

Он нашёл на ступеньках книгу, единственную не раритетную из всей коллекции редких изданий. Сборник стихов Евтушенко представлял ценность только автографом и именной дарственной подписью самого автора. Глеб поднял том. Открыл наугад книгу, и тыкнул пальцем в страницу не глядя, как часто делал, когда искал ответы на личные вопросы. Он так выбирал пароли для «мэрий» в «выгодном контракте» и не редко находил удивительные подсказки, когда оказывался в жизненном тупике.

Не исчезай… Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.

Не исчезай… Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.

Не исчезай… Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.

Не исчезай… Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.

Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли на свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.

Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.

Романтический бред и никаких откровений.

Глеб захлопнул книгу, поправил расползающиеся на груди полы халата и направился в душ. Нужно было смыть с себя пыльцу с крыльев ночных бабочек, прежде чем он пойдёт в гостевую и потребует у девчонки объяснений за ее полуночный разбой.

11. Глава 11

Дверь неожиданно оказала внутреннее сопротивление его решительному настрою. Желанию урвать немного натуральных эмоций перед сном что-то сильно мешало. Что-то подпирало дверь с обратной стороны.

Что за хрень?

Глеб отступил на полшага, огляделся по сторонам. Не мог же он заблудиться в собственном доме? Пусть и домом его никогда не считал. Нет, все правильно, третий этаж, комната прямо над его спальней. Он забыл когда в последний раз останавливался перед дверью, которую не мог открыть сразу. Глеб сильнее нажал на ручку. Подтолкнул полотно плечом. С трудом, но дело пошло. Потребовалось навалиться всем корпусом, чтобы протиснуть свои девяносто три килограмма в проем.

Внутри было темно, окна плотно зашторены. Глеб таращил глаза, часто моргал, чтобы поскорее адаптироваться к условиям и не отхватить внезапно по репе какой-нибудь тяжелой безделушкой. Или, по крайней мере, быть к этому готовым. Однако звенящая тишина никакими возможными неприятностями не угрожала. Он уже немного привык к темноте. Уже мог различить очертания кресла, которое и препятствовало его планам. И девчонку, которая свернувшись калачиком на самом краю кровати, спала. Прямо в одежде. Так спят дети, лишенные чувства защищенности и уверенности в завтрашнем дне. Она лежала лицом к окну, на боку, подтянув колени к подбородку, обхватив их руками и тихо, ровно сопела.