Но страха в голосе девицы не слышалось. Она давно уже не боялась ни людей, ни зверей, ни Бога. Боялась Ута только свою госпожу, боялась и почитала безмерно.
А госпожа её даже и из окошка не выглядывала. Вся собралась, молчит, коли свет был бы, так любой увидел бы, что лицо у неё холодное, бледное, круги под глазами. Круги и бледность – это оттого, что за последний день она в стекло глядела неотрывно. А ручка её маленькая крепко сжимала рукоять любимого ею изящного и страшного кинжала. Так же как Волков собирался до зори встать и идти на дело кровавое, точно так же на свою войну ехала и она. И точно так же не знала, вернётся ли.
Бабища злая, что наводила морок на господина, что мешала всё время девушке смотреть в стекло, была сильна неимоверно. Она была стара, она была умела, она была могущественна. И ехать к такой было дерзостью, вызовом, безрассудством. Но коли надо для господина, так Агнес готова была ехать в ночь, ехать к сильной сестре, чтобы померяться с нею силами.
Когда господин уснул, а девушка взяла в руки шар, она сразу почувствовала, что никто ей не мешает, что баба теперь спать надумала, а пока она спит, она не видит Агнес. Девушка смотрела в шар недолго, как не противилась баба раньше, Агнес уже высмотрела, где она живёт. Видела дом её большой и красивый, на чистой улице, в зажиточном городке у реки.
Вот она и поехала к ней. Хоть и знала, что до рассвета может и не успеть. Проснётся сестра, узнает, что она едет, так подготовится, людей своих соберёт. И тогда конец Агнес. Но девушка готова была рисковать. Господину сие нужно. А господин… Как отец к ней ласков… За него девушка готова была рисковать. Вот и не смотрела она по сторонам в темноту, как служанка. Она собиралась с силами, так как знала, что бабища сама сильна.
Ехали и ехали, Игнатий лошадей не гнал, даже когда луна вышла. Боялся. И, наверное, уже за полночь доехали до Бад-Тельца. Тут хоть какие-то фонари на улицах были.
– Игнатий, – высунувшись из окна, командовала Агнес, – здесь направо, на север поворачивай. Там мост должен быть.
– Как прикажете, госпожа, – повиновался кучер, а сам думал: откуда ей про то знать, сама же здесь впервые.
Но мост действительно там был. Проехали чуть-чуть по пустынным улицам большого села, и вот уже рекой запахло. И вот уже въезд на мост. А тут уже луна на середину неба выплыла, ещё светлее стало. Игнатий поехал смелее. До тех пор, пока не разглядел в темноте, что дорогу перегородили рогатки, не увидал огонёк фонаря в ночи и не услышал злобный голос:
– Куда? Куда прёшь? А ну стой!
Кучер останавливает лошадей. Тут он и разглядел их, шли они втроём, один с фонарём, все в доспехе; хоть и с оружием, но щурятся, как со сна. Видно, оттого и злые, что разбудили их.
– Кто такой? А? Куда едешь?
– Кучер я. Госпожу везу, – отвечает Игнатий, а сам на всякий случай за голенищем сапога нож нащупал. Мало ли… И сам между делом интересуется: – А вы, господа, кто такие будете?
– Мы-то? – в голосе отвечающего слышится гордость. – Мы Чёрное Отребье Эйнца Железнорукого. Слыхал про таких?
– Как же не слыхать, слыхал, слыхал, – говорит кучер. – Только уж пропустите нас, господа, госпоже надобно на север
– Госпоже? – не унимаются люди. – Чего это твоя госпожа по ночам ездит?
– Так ты сам у неё спроси, – отвечает кучер ехидно.
– И спрошу, – говорит тот, что с фонарём. – А ну-ка, Петер, пошли поглядим, что там у него за госпожа.
