– Господа желают утолить голод и обогреться, – расплылся в улыбке, от обращения хозяйки двора к нему, как к господину. – Чай, сами, знаете, какой на улице собачий холод.
– Ничего, русские мужики и не такие морозы выдерживали… А, крепкого никто не желает? Медовуха есть знатная… – хитро подмигнула Петруше, определив опытным взглядом возницу.
– Медовухи можно попробовать, – от глаз Ефремушки не ускользнул недовольный взгляд Лизаветы, на что он ответил: – госпожа Лизавета, не поверите, до мозга костей пробрал холод… – и настолько с серьёзным видом он произнёс свои слова, что Лизавета не знала, как их воспринимать. Слугам слабинку продемонстрируешь, они ведь и обнаглеть могут, запретишь – они всё одно пропустят и не одну. После минутного раздумья она согласилась:
– По чарке и только, – сказала она.
И пока они ужинали, в горницу с улицы зашёл хозяин двора.
– Приятного аппетита, гости, – пожелав им, он отряхнул шапку меховую, стряхнул снег с овчинного тулупа и самокатных валенок и продолжил: – теперича у нас дня два будете пережидать непогоду. Не иначе, с утра завьюжит, ни зги не будет видно.
– Авось, пронесёт, – поинтересовался Ефремушка.
– Да, едва ли… В этом месяце, коль уж завьюжит, то надолго. Далеко ли путь-то держите?
Лизавета назвала родной городок.
– Не шибко дальний путь, ещё пару дней и будете на месте при доброй погоде… – подчеркнул мужчина, знающий наперечёт города, расположенные в округе вёрст на сто-двести. Да и как не знать, коль почтовые ямщики и те не минуют его хлебосольного двора, а про путешественников и говорить нечего, они непременно здесь останавливаются.
– Мы сами так и рассчитывали добраться, да вот морозец и вьюга. Нехотя, а пришлось вот заехать к вам, – объяснил Ефремушка.
– Добро же, – заулыбался довольный хозяин двора, – постояльцев в зимнюю пору не шибко много бывает, больше почтовые ямщики. Гостям мы всегда рады: хлеб да соль, как говориться. Издалека, хоть, едете?
– Из самой столицы, то бишь Санкт-Петербурга.
– Ну вот, я ж говорю, добро. Столичные новости вызнаем. Сидим в провинции, ни про что не ведаем. Правда, не столь давно, был у нас один постоялец, знатно рассказывал о боях с Наполеоновской армией, – по словоохотливости хозяина видно было, что скучать им здесь не приходится. – А что, и вправду Наполеона попёрли назад?
– Истинная правда, вот крест честной и православный, – Ефремушка перекрестился на красный угол, подтверждая правоту слов. Размашисто перекрестился, как это делают крестьяне.
– Дак я и без креста поверил бы, будь иначе, разве было здесь тихо?
Немного посидев в разговорах, Лизавета почувствовала, что её клонит в сон, на что обратила своё внимание хозяйка и, поднявшись со своего места:
– Милая госпожа, позвольте я провожу вас в комнату. Видимо в дороге умаялись, да и после холода в тепле разморило вас. Вы не против? – она повернулась к Ефремушке.
– Увольте, – только и произнёс Ефремушка, до сих пор не раскрывший, что он всего лишь сопровождает барышню:
– Доброй ночи, госпожа Лизавета.
Но сонное состояние, завладевшее Лизаветой, не позволило ей ответить. Она встала и направилась за хозяйкой дома следом.
– А вы разве не желаете спать? – спросил хозяин двора, когда супруга ушла с Лизаветой.
– Если это вас не тревожит, посидел бы чуток…
– Я, это к чему, – повернулся к нему хозяин с заговорщическим видом, – покуда моей нет, может быть по кружечке?
