– Все, – тихо говорю я, когда потрясение и боль отступают. – Я все.
– Чертов псих. – Доминик приоткрывает окно со своей стороны, позволяя ветру и мелкому дождю остудить салон машины. – Тебе надо завязывать со всем этим, Адриан. Это ни хрена не нормально.
– В нашем мире все ненормально.
Дом громко чиркает зажигалкой вместо ответа. До носа долетает табачный запах, и я вытягиваю левую руку к нему. Доминик дает мне подкуренную сигарету, и я делаю глубокую затяжку, пропуская дым сквозь стиснутые зубы.
– Серхио, долго еще? – мой вопрос звучит хрипло из-за осипшего голоса. Горло невыносимо дерет из-за смеха и криков, а у меня больше нет сил на то, чтобы испытывать хоть какие-то эмоции. Я оторвал от своей души большой кусок и выкинул на трассу мегаполиса.
– Будем через шесть минут, – отвечает он серьезным голосом, который напоминает удар хлыстом.
Отлично. У меня еще есть планы на эту бесконечную ночь. Пора возвращать осколки своего сердца.
Настало время для мести.
***
Я стою около самой кромки леса, натягивая кожаную перчатку на руку. На моей шее болтается фарфоровая маска крика с растекшимися черными глазами и растянутым в разные стороны чернильным ртом. Эта маска символизирует то, что плескается внутри меня: радость, страх, веселье, безумие. Смотря на нее невозможно чувствовать что-то одно. Все эмоции и ощущения перемешиваются, являя на свет чистый хаос, и боязнь сойти с ума. Как хорошо, что мы оба уже давно подружились с сумасшествием.
Передо мной дом Зиары, в который она переехала два месяца назад. Она выбрала миниатюрный одноэтажный светло-фиолетовый коттедж, который расположен прямо около восточного леса. Я знаю, что ближайшие дома пустуют, а соседи есть только через пятьдесят метров. Зиара выбрала его, чтобы быть наедине с искусством. Жаль, она не учла то, что дикие звери водятся в темных лесах. А еще они всегда подкрадываются со спины.
Я натягиваю на лицо маску, закрепляя ее резинкой на затылке. На мои каштановые волосы опускается темная шелковая ткань, полностью закрывая голову. Сквозь тканевые отверстия глаз видно плохо, но дом Зиары мне давно знаком: я бывал здесь ни единожды, даже если она этого не чувствовала.
Я медленно подхожу к ее задней двери и хватаюсь за ручку. В замочную скважину вставляю небольшую тонкую скрепку, проводя необходимые манипуляции: кручу ей, чтобы засунуть поглубже. Найдя нужный механизм, я резко поворачиваю влево два раза. Дверь легко открывается, и я роняю свой самодельный ключ на пол, нещадно топча его грязным ботинком. Позади слышится слабый раскат грома, предвестник грозы и ливня.
Я оказываюсь на маленькой кухне, в центре которой стоит круглый темно-коричневый стол с тарелкой печенья. Бесшумно обхожу его, переходя в просторную гостиную с большим бежевым диваном и креслом в центре комнаты. Я бросаю взгляд на плазменный телевизор, на котором несколько часов назад оставил послание, и вижу, что ровно в его середину воткан кухонный нож по самую рукоятку. Буквы слова «Возмездие» смазаны и исцарапаны, словно Зиара кромсала их ногтями, как дикая кошка. Легкая ухмылка появляется на моих губах, но в душе поднимается волна боли. Я точно знаю почему она сделала это.
Зиара переделала одну из комнат в собственную мастерскую: выкинула оттуда всю мебель, поставила стеллажи для красок, холстов и будущих картин. Оставила там лишь стол, стул, а напротив окна расположила мольберт. Я знаю каждый угол этого дома лучше, чем свою собственную квартиру в Нью-Йорке.
